Февраль. Какая длинная зима, Как время медленно крадётся. Стихотворение "Февраль" Воронов Юрий Петрович. Какая длинная зима, Как время медленно крадется. Тематики стихотворения Февраль: Стихи Юрия Воронова о временах года. Главная ~ Стихи писателей 18-20 века ~ Юрий Воронов ~ Февраль. Можете назвать книгу, по сюжету хоть чуть-чуть похожую на эту стихотворение?
Февраль — Воронов Юрий
Юрий Воронов "Февраль ". Какая длинная зима, Как время медленно крадётся!. В ночи ни люди, ни дома Не знают, кто из них проснётся. Юрий Воронов "Февраль ". Какая длинная зима, Как время медленно крадётся!. В ночи ни люди, ни дома Не знают, кто из них проснётся. Юрий Воронов — Мы позабыли о тепле: Стих. Юрий Воронов. Владимир Высоцкий.
Стихи про февраль
Слайд 11 Ведь даже падая в Неву, Снаряды — в нас, чтоб нас ломало. Слайд 12 Вчера там каменному льву Осколком лапу оторвало. Слайд 13 Но лев молчит, молчат дома, Слайд 14 А нам — по-прежнему бороться, Чтоб жить и не сойти с ума… Слайд 15 Какая длинная зима, Как время медленно крадётся.
Вот и нынче сон — чудной: Солнце с неба мёртвой птицей Рухнуло передо мной». Результат — еще один инфаркт и резкое общее ухудшение здоровья. Сотников: «Конечно, суперлекарства, суперуход должностного лица такого ранга сделали свое дело, но общий тонус у Воронова становился все ниже и ниже. Он радовался только редким приездам в Ленинград: «И станет светло и легко мне, как тополю после дождя», грезил сиренью на Марсовом поле. Я его спрашивал: «Но ведь и в Москве есть сирень?! Никогда не забуду блестящий режиссерский ход: открылся железный занавес, в зале и на сцене полностью погас свет, и лишь морозный парк сиял перед нами!
Блокадная зима была трагедийна, но была и прекрасна своей трагедийностью, что доказал еще Николай Тихонов в своей поэме «Киров с нами». К величайшему сожалению, должен признаться, что я был последний ленинградец о чужих людях на перроне Московского вокзала чего говорить! В тот поздний вечер Юрий Петрович как-то был особенно удручен, не находил себе места. Все ходил по нашей, довольно большой редакционной комнате из угла в угол и вдруг остановился и произнес: «Сбой дает! Лучший прибор называется! Очень дорогой прибор. Дается строго по списку. Работает так: почувствует сбой, включается!
Называется очень поэтично — стимулятор сердца! Помимо бед, у него «наверху» начались и издательские беды: переиздание его книги «Блокада» в Лениздате было исключено из плана. Воронов спешно пытался найти какие-то связи, имена, называл мне должности, новые и старые… Все рушилось: никто уже помочь ему не мог! И все-таки главная заслуга его перед людьми — стихи. Он начал писать их рано, задолго до того 1950-го, от которого он официально отсчитывал начало своего творческого пути. После первых публикаций он почти 20 лет не публиковал стихи исключение — студенческие газеты , утверждая, что «О. Берггольц и Н. Тихонов уже все сказали».
Лишь 7 мая 1965 появилась первая подборка в «Правде», затем цикл из 12 стихотворений под названием «Блокадные записки» в журнале «Знамя» 1965. С того времени Юрий Воронов перешел к активной поэтической работе, результатом которой стала его первая книга «Сила жизни». Но когда в том же 1968 вышла первая книга стихов Воронова «Блокада», а чуть позже — «Память», когда блокадные стихи Воронова были собраны воедино — они буквально обожгли читателей. У Воронова оказался свой ракурс в изображении ленинградской трагедии. Это не просто еще один дневник или воспоминание. Рядом с образами «пушкинского Петербурга», «Петербурга Достоевского» в русской литературе существует образ «блокадного Ленинграда» в поэзии его первооткрывателя Ю. Накануне 40-летия Победы в 1985 году Лениздат выпустил четвертое, дополненное издание «Блокады». О «Блокаде» писали многие известные ленинградские поэты: «Книга Воронова после блокадных стихов, созданных Ольгой Берггольц, может быть, одна из самых сильных книг о времени героическом и трагическом для великого города» Сергей Орлов ; «Во время страшных блокадных дней Юрий Воронов был мальчишкой по возрасту и бойцом по судьбе.
И то, что было с Ленинградом, прошло через его душу и засело в ней навсегда... Он делает факт достоянием поэзии, и освещенное ею мужество становится достоянием сегодняшнего дня» Михаил Дудин ; «Юрий Воронов создал из простейших, казалось бы, поэтических нитей книгу о людях, наших современниках, гражданах города, и мы не можем читать ее без волнения, без безмолвного восторга перед этими ленинградцами, перед этими обыкновенными советскими людьми, которые оказались такими необыкновенными, когда этого потребовало время. Николай Тихонов. Тихонов: «Сам автор был подростком в те дни, и ему на плечи легли все тяжести небывалого времени. Но его зорким глазам были видны и все мельчайшие подробности окружающей героической действительности, которая навсегда осталась с ним. И эта память сохранила и тяжесть смертей, и скрип печальных саней, увозящих тела близких, и радость внезапных улыбок — «Москва перешла в наступленье», и красные облака пожаров, и страшные тропинки к воде, и силуэты людей, бредущих под вой метели на заводы, и блокадную тоску, и братские могилы, и горящие книги, и коптилки — все то, что нельзя забыть, и все это было временем, воспитавшим силу, мужество, бесстрашие, было закалкой характера, рождением новых героев, тех комсомольцев бытовых отрядов, участников МПВО, тех тружеников, о которых сказано: И когда мы читаем сегодня печальные страницы книги «Блокада», в нас живет странное ощущение — мы шагаем через все ужасы с каким-то просветленным взглядом, точно мы можем преодолеть все, нам ничего не страшно, даже смерть, потому что вера, порожденная мужеством, ведет нас вперед, и мы видим будущее, которое победно, которое с нами, которое за нас! Многое было пережито, и Воронов точно записывает: Сердца не превратились в камень. Огонь жил в них, и души не очерствели.
Люди стремились к добрым делам, спасали друг друга, помогали больным и детям, раненым и инвалидам. Ненависть, направленная против врага, не имела границ.
Молодой москвич Сергей Эфрон - высокий, худой, с огромными "цвета моря" глазами - подарил Марине в первый же день знакомства генуэзскую сердоликовую бусину, которую Цветаева носила потом с собой всю жизнь. Из биографии М. Цветаевой Самым доходным произведением для Пушкина стал его роман в стихах "Евгений Онегин". Из биографии В. Маяковского 7 июля 1965 года на Ваганьковском кладбище была похоронена советская поэтесса Вероника Тушнова.
При копировании любого материала с нашего сайта необходимо указывать ссылку на источник. Копирование материалов на другие интернет-ресурсы с аналогичной тематикой запрещено.
Отметим, что все опубликованные стихотворения являются общественным достоянием в соответствии со статьями 1281 и 1282 Гражданского кодекса Российской Федерации. Однако, мы продолжаем защищать авторские права на наши аналитические материалы и другие тексты, которые являются результатом труда нашей команды.
Юрий Воронов ✏ Февраль
Сюда привозили из разных районов И тех, кто спасён был в домах разбомблённых, И тех, кто контужен был вражьим снарядом, И тех, кто в дороге от голода падал… Я помню, как плотно стояли кровати В промёрзлой насквозь полутёмной палате. Мне видятся скорбные лица лежащих И слышится голос соседа всё чаще. Он, если мы долго и мрачно молчали, Читал нам «Онегина»: чтоб не скучали… Мы верили твёрдо: вот-вот наступленье, Когда согласились с его предложеньем, Что в первую пятницу после Победы Все в полдень на улицу Росси приедут. Сомненья по поводу места для сбора Он тут же развеял без долгого спора: — До Росси не только легко добираться: На улице этой нельзя затеряться!.. А вскоре в метель, что гудела, бушуя, Его отправляли на землю Большую. Он еле дышал, но, прощаясь, нам бросил: — Пока… Не забудьте про улицу Росси… 3 Я в пятницу вслед за победным салютом На встречу приехал минута в минуту. Я ждал. Я в надежде к прохожим бросался. Но снова и снова один оставался. Забыть уговор?
Они зимой, чтоб как-нибудь согреться — Хоть на мгновенье, книги, письма жгли. Но нет садов и парков по соседству, Которых бы они не сберегли. Не счесть погибших в зимнее сраженье. Никто не знает будущих утрат. Деревья остаются подтвержденьем, Что, как Россия, вечен Ленинград!
Он жёг моё сердце словами, Он мог бы растрогать весь мир. Я вынул паёк — мой и мамин — И долю свою отломил. Он взял, и гримасой плаксивой Лицо задрожало его. Я скоро… На часик всего… А ты полежи здесь в сугробе, Вдруг смерть с перекличкой придёт…» Я дёрнулся в нервном ознобе: — Так вот что меня ещё ждёт Сугроб надо мною сомкнулся, Как склеп, как холодный подвал. Как медленно «часик» тянулся! Я ждал и совсем застывал И вдруг страшный смерти оскал Увидел… и с криком проснулся. Я знаю, что тот бы вернулся. Он братом меня называл. Вот таким местом скорби и братства нам стало Лычково — Небольшое село на краю новгородской земли. Здесь в июльский безоблачный день сорок первого года Враг, нагрянув с небес, разбомбил пассажирский состав — Целый поезд детей Ленинграда, двенадцать вагонов, Тех, что город хотел уберечь в этих тихих местах.
Но именно эти годы стали звездными и для страны, и для советской журналистики. Когда в 1989 году я с благоговением вступил на "палубу" всесоюзной молодежной газеты, о Воронове вспоминали так, будто он покинул шестой этаж вчера, а не тридцать лет назад. Всем запомнилась его глубокая порядочность. Удивлялись тому, что он, открывший читателям "Комсомолки" множество поэтических дарований, свои стихи никому не показывал. В 1965 году после нескольких публикаций, разоблачавших "неприкасаемых", Воронов оказался в опале. Это было верхом иезуитства - на многие годы отправить в Германию человека, пережившего блокаду... Все, кто работал с Юрием Петровичем, если дороги заводили в Берлин, считали честью для себя навестить его. Была такая встреча и у меня.
Стихи про февраль
Tweet Юрий Воронов 13 января 1929, Ленинград — 4 февраля 1993 , советский и российский поэт, журналист, общественный деятель. Дебютировал как поэт в 1945, в ленинградской газете «Вагоностроитель», затем почти 20 лет не печатал свои стихи. Вторичный «дебют» Воронова состоялся в 1965 в газете «Правда» и журнале «Знамя».
Никогда не забуду блестящий режиссерский ход: открылся железный занавес, в зале и на сцене полностью погас свет, и лишь морозный парк сиял перед нами! Блокадная зима была трагедийна, но была и прекрасна своей трагедийностью, что доказал еще Николай Тихонов в своей поэме «Киров с нами». К величайшему сожалению, должен признаться, что я был последний ленинградец о чужих людях на перроне Московского вокзала чего говорить! В тот поздний вечер Юрий Петрович как-то был особенно удручен, не находил себе места. Все ходил по нашей, довольно большой редакционной комнате из угла в угол и вдруг остановился и произнес: «Сбой дает! Лучший прибор называется! Очень дорогой прибор. Дается строго по списку.
Работает так: почувствует сбой, включается! Называется очень поэтично — стимулятор сердца! Помимо бед, у него «наверху» начались и издательские беды: переиздание его книги «Блокада» в Лениздате было исключено из плана. Воронов спешно пытался найти какие-то связи, имена, называл мне должности, новые и старые… Все рушилось: никто уже помочь ему не мог! И все-таки главная заслуга его перед людьми — стихи. Он начал писать их рано, задолго до того 1950-го, от которого он официально отсчитывал начало своего творческого пути. После первых публикаций он почти 20 лет не публиковал стихи исключение — студенческие газеты , утверждая, что «О. Берггольц и Н. Тихонов уже все сказали». Лишь 7 мая 1965 появилась первая подборка в «Правде», затем цикл из 12 стихотворений под названием «Блокадные записки» в журнале «Знамя» 1965.
С того времени Юрий Воронов перешел к активной поэтической работе, результатом которой стала его первая книга «Сила жизни». Но когда в том же 1968 вышла первая книга стихов Воронова «Блокада», а чуть позже — «Память», когда блокадные стихи Воронова были собраны воедино — они буквально обожгли читателей. У Воронова оказался свой ракурс в изображении ленинградской трагедии. Это не просто еще один дневник или воспоминание. Рядом с образами «пушкинского Петербурга», «Петербурга Достоевского» в русской литературе существует образ «блокадного Ленинграда» в поэзии его первооткрывателя Ю. Накануне 40-летия Победы в 1985 году Лениздат выпустил четвертое, дополненное издание «Блокады». О «Блокаде» писали многие известные ленинградские поэты: «Книга Воронова после блокадных стихов, созданных Ольгой Берггольц, может быть, одна из самых сильных книг о времени героическом и трагическом для великого города» Сергей Орлов ; «Во время страшных блокадных дней Юрий Воронов был мальчишкой по возрасту и бойцом по судьбе. И то, что было с Ленинградом, прошло через его душу и засело в ней навсегда... Он делает факт достоянием поэзии, и освещенное ею мужество становится достоянием сегодняшнего дня» Михаил Дудин ; «Юрий Воронов создал из простейших, казалось бы, поэтических нитей книгу о людях, наших современниках, гражданах города, и мы не можем читать ее без волнения, без безмолвного восторга перед этими ленинградцами, перед этими обыкновенными советскими людьми, которые оказались такими необыкновенными, когда этого потребовало время. Николай Тихонов.
Тихонов: «Сам автор был подростком в те дни, и ему на плечи легли все тяжести небывалого времени. Но его зорким глазам были видны и все мельчайшие подробности окружающей героической действительности, которая навсегда осталась с ним. И эта память сохранила и тяжесть смертей, и скрип печальных саней, увозящих тела близких, и радость внезапных улыбок — «Москва перешла в наступленье», и красные облака пожаров, и страшные тропинки к воде, и силуэты людей, бредущих под вой метели на заводы, и блокадную тоску, и братские могилы, и горящие книги, и коптилки — все то, что нельзя забыть, и все это было временем, воспитавшим силу, мужество, бесстрашие, было закалкой характера, рождением новых героев, тех комсомольцев бытовых отрядов, участников МПВО, тех тружеников, о которых сказано: И когда мы читаем сегодня печальные страницы книги «Блокада», в нас живет странное ощущение — мы шагаем через все ужасы с каким-то просветленным взглядом, точно мы можем преодолеть все, нам ничего не страшно, даже смерть, потому что вера, порожденная мужеством, ведет нас вперед, и мы видим будущее, которое победно, которое с нами, которое за нас! Многое было пережито, и Воронов точно записывает: Сердца не превратились в камень. Огонь жил в них, и души не очерствели. Люди стремились к добрым делам, спасали друг друга, помогали больным и детям, раненым и инвалидам. Ненависть, направленная против врага, не имела границ. Эта ненависть была оправдана! Есть небольшие книги большого звучания. Такова и книга Юрия Воронова «Блокада».
Она взывает к нашему сердцу, к нашей совести, к нашему чувству советского человека…». Едва ли можно сказать лучше о творчестве поэта, стихи которого знают и сегодняшние молодые читатели.
Мне надо с друзьями тех лет повидаться… На улице этой нельзя затеряться! И я тебе отвечу, жизнь, без спора: Конечно, память! В ней мои мосты В грядущий день. Она - моя опора. Когда приходит памяти конец, Ты - дом, где окна досками забиты. Нет ничего опаснее сердец, В которых пережитое убито. Забыть, что было, - значит обокрасть Самих себя своими же руками.
Становятся слепыми ум и страсть, Когда у человека меркнет память. И я в свои недожитые дни Взываю то с надеждой, то с тревогой: О жизнь, ты только память сохрани, Пока живу я, памяти не трогай! Её нести сквозь долгие года - Нелёгкий труд. Но человек - не сито! Тем, что ворчат: Она - твоя беда, - Отвечу: В ней - мой свет, моя защита! Я не верю удаче Без большого труда. Даже строчке не верю - Стихотворной, моей, Если я в полной мере Не намучился с ней. Мне опять не до смеха, Стих упрям, как всегда. Не желай мне успеха, Пожелай мне труда!
Ведь безразличье хуже, чем испуг. Мы знали: даже чудо не излечит, Раз перестал он жизнью дорожить. Но был последний способ - взять за плечи И крикнуть человеку: «Надо жить! И было так: с потусторонним пленом Вновь расставался человек в тот миг… И если вдруг от боли или муки Я стану над судьбой своей тужить, Ты, как тогда, на плечи брось мне руки И, как тогда, напомни: «Надо жить!.. Я слышу иногда: «Не надо, Не надо раны бередить. Ведь это правда, что устали Мы от рассказов о войне. И о блокаде пролистали Стихов достаточно вполне». И может показаться: Правы И убедительны слова. Но даже если это правда, Такая правда Не права!
Я не напрасно беспокоюсь, Чтоб не забылась та война: Ведь эта память - наша совесть. Она, как сила, нам нужна. Он, поднявшись, снежок стряхнёт. Ни о чём у меня не спросит… А меня на блокадный лёд Снова память моя отбросит…? Мёртвые Мне кажется: когда гремит салют, Погибшие блокадники встают. Они к Неве по улицам идут, Как все живые. Только не поют. Не потому, что с нами не хотят, А потому, что мёртвые молчат. Мы их не слышим, мы не видим их, Но мёртвые всегда среди живых.
Идут и смотрят, будто ждут ответ: Ты этой жизни стоишь или нет?.. Ракеты в воздухе горячем Цветами пёстрыми цветут. А ленинградцы тихо плачут. Ни успокаивать пока, Ни утешать людей не надо. Их радость слишком велика — Гремит салют над Ленинградом! Их радость велика, но боль Заговорила и прорвалась: На праздничный салют с тобой Пол-Ленинграда не поднялось… Рыдают люди, и поют, И лиц заплаканных не прячут. Сегодня в городе салют. Сегодня ленинградцы плачут…? Если память своё заладит, Бесполезно перечить ей.
Ты опять прикован к блокаде, Как к скале своей Прометей. Вновь январь за окном белеет, Рядом снова твои друзья. Те же - мёртвые не стареют, Не меняются. Им нельзя. Обсуждают твои поступки: - Мы бы здесь поступили так… - Осуждают твои уступки: - Тут нельзя отступать, никак!.. И тогда в своё оправданье Говоришь им: - Тому виной Слишком много лет расстоянья. Я, наверное, стал иной. Да, иной! И темнеют зрачки их глаз: - Раз ты жив, по тебе сегодня Люди могут судить о нас!
Могут мерить - не вслух, подспудно - То далёкое далеко. И уйдут, молчаливо глядя Сквозь тебя и других людей. Прикован к блокаде, Как к скале своей Прометей. Опять фанера хлопнула в окне И старый дом от взрыва закачался. Ребёнок улыбается во сне. А мать ему поёт о тишине, Чтоб он её потом не испугался. Ленинградские деревья Им долго жить - зелёным великанам, Когда пройдёт блокадная пора. На их стволах - осколочные раны, Но не найти рубцов от топора. И тут не скажешь: сохранились чудом.
Здесь чудо или случай ни при чём… …Деревья! Поклонитесь низко людям И сохраните память о былом. Они зимой сжигали всё, что было: Шкафы и двери, стулья и столы. Но их рука деревьев не рубила. Сады не знали голоса пилы. Они зимой, чтоб как-нибудь согреться - Хоть на мгновенье, книги, письма жгли. Но нет садов и парков по соседству, Которых бы они не сберегли. Не счесть погибших в зимнее сраженье. Никто не знает будущих утрат.
Деревья остаются подтвержденьем, Что, как Россия, вечен Ленинград! Им над Невой шуметь и красоваться, Шагая к людям будущих годов. Поклонитесь ленинградцам, Закопанным в гробах и без гробов. Пленные По Невскому пленных ведут. На сотню - четыре конвойных. Они никуда не уйдут, И наши солдаты спокойны.
Здесь вы можете читать стихи в оригинале на других языках, начиная с английского, а также публиковать свои стихи на доступных языках. Найти стихотворение, читать стихотворение полностью, стихи, стих, классика и современная поэзия по-русски и на русском языке на сайте Poetry. Read poetry in Russian, find Russian poetry, poems and verses by Russian poets on the Poetry.
СТИХИ ЮРИЯ ВОРОНОВА О БЛОКАДЕ.
Но он же убивает силы… На Пискарёвских пустырях Всё шире братские могилы. И зря порою говорят: «Не все снаряды убивают…» Когда мишенью - Ленинград, Я знаю - мимо не бывает. Ведь даже падая в Неву, Снаряды - в нас, чтоб нас ломало. Вчера там каменному льву Осколком лапу оторвало. Но лев молчит, молчат дома, А нам - по-прежнему бороться, Чтоб жить и не сойти с ума… Какая длинная зима, Как время медленно крадётся. На Московском вокзале Вокзал Московский пуст, Уныло, как в пещере. Под валенками хруст: Надуло снег сквозь щели. Вверху под потолком, В пробоине лиловой - Луна, как снежный ком, Обрушиться готовый. Нам в городе сейчас Нет до вокзала дела: Он просто в этот раз Укрыл нас от обстрела.
И я среди других Стою в том главном зале, Где ждали мы родных, Знакомых провожали. Где мир как улей был, Где жались лавка к лавке, Где так я не любил Его вокзальной давки. Сегодня - хоть кричать - Ответит только эхо… И некого встречать, И некуда уехать. И в мертвенной тиши Поймёшь, бродя по залу: Вокзалы хороши, Пока они вокзалы…? Картошка На рынке у булочной тихо и грустно. Как в древности, здесь натуральная мена: Стакан отрубей - на полбанки капусты, На плитку дуранды - четыре полена. На хлеб даже две стограммовых картошки У этой дружинницы выменять можно. Старик предлагает ей чайные ложки, Однако старанья его безнадёжны.
Сказала негромко: - Хлеб нужен для мамы. Я тут проходил, ничего не меняя, А голод пошёл выворачивать тело. Оно вдруг заныло, как рана сквозная: Картошка проклятая в память засела. Иной сугроб страшней трясины, Встал на пути - и прерван путь. Что делать, я один не в силах Через него перешагнуть. Стою и жду под снежным воем, Пока другой не подойдёт. Вот подошёл. Теперь нас двое.
И я себе шепчу: - Вперёд!.. Только сон не уходит прочь. Загадал, как вчера, опять: Если выживу эту ночь, Значит, буду весну встречать…? А он с самим собою Вполшёпота о чём-то говорит. Он знает, что во сне кричит от боли, И, чтобы не мешать другим, не спит. Ни двинуться, ни встать - бинты как путы. А в памяти - развалины опять. Он умирал под ними двое суток… Скорей бы утро, можно будет спать.
В тяжёлой палате Нам сёстры, если рядом не бомбят, По вечерам желают «доброй ночи». Но «с добрым утром» здесь не говорят. Оно таким бывает редко очень. Когда январский медленный рассвет Крадётся по проснувшейся палате, Мы знаем, что опять кого-то нет, И ищем опустевшие кровати. Сегодня - мой сосед… В ночи к нему Позвали не врача, а санитаров. Мы не встречаем Новый год - Он в Ленинграде незаметен. Дома - без света и тепла, И без конца пожары рядом. Враг зажигалками дотла Спалил Бадаевские склады.
И мы Бадаевской землёй Теперь сластим пустую воду. Земля с золой, земля с золой - Наследье прожитого года. Блокадным бедам нет границ: Мы глохнем под снарядным гулом, От наших довоенных лиц Остались лишь глаза и скулы. И мы обходим зеркала, Чтобы себя не испугаться… Не новогодние дела У осаждённых ленинградцев… Здесь даже спички лишней нет. И мы, коптилки зажигая, Как люди первобытных лет, Огонь из камня высекаем. И тихой тенью смерть сейчас Ползёт за каждым человеком. И всё же в городе у нас Не будет каменного века! Кто сможет, завтра вновь пойдёт Под вой метели на заводы.
Похороны Тяжело, потому что нами Занялись и мороз и вьюга. Потому что земля как камень. Потому что хороним друга. Мы хороним тебя без гроба, Без цветов, без речей, без плача. И не скажем ни слова, чтобы Оправдаться. Нельзя иначе. Нам, тебя пережившим людям, Ты обязан простить всё это. Если ж вдруг мы тебя забудем, Вот тогда нам прощенья нету.
Как же непросто будет Вновь обрести нам силы, Чтобы поведать людям, Что с Ленинградом было. Вода Опять налёт, опять сирены взвыли. Опять зенитки начали греметь. И ангел с петропавловского шпиля В который раз пытается взлететь. Но неподвижна очередь людская У проруби, дымящейся во льду. Там люди воду медленно таскают У вражеских пилотов на виду. Не думайте, что лезут зря под пули. Остались - просто силы берегут.
Наполненные вёдра и кастрюли Привязаны к саням, но люди ждут. Ведь прежде чем по ровному пойдём, Нам нужно вверх по берегу подняться. Он страшен, этот тягостный подъём, Хотя, наверно, весь - шагов пятнадцать. Споткнёшься, и без помощи не встать, И от саней - вода дорожкой слёзной… Чтоб воду по пути не расплескать, Мы молча ждём, пока она замёрзнет…? Облака Наш хлебный суточный паёк Ладонь и ту не закрывает. И человек, который слёг, Теперь - всё чаще - умирает. И потому что нету сил, А над землёю вьюга стонет, Мы мёртвых, чтоб не рыть могил, В траншеях городских хороним. Бушует голод.
И пока Не разорвать кольца блокады. И от пожаров облака - Красны, проплыв над Ленинградом. От них пылает небосклон.
В ночи ни люди, ни дома Не знают, кто из них проснётся.
Слайд 5 И поутру, когда ветра Метелью застилают небо, Слайд 6 Опять короче, чем вчера, Людская очередь за хлебом. Слайд 7 В нас голод убивает страх.
Портал предоставляет авторам возможность публиковать стихи, прозу, поздравления, фотографии, плейкасты, открытки, живопись и многое другое. Отправляя любой текст через специальные формы на сайте, вы соглашаетесь с политикой конфиденциальности данного сайта. Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются действующим законодательством.
После возвращения в Москву, уже во время Перестройки, печатал стихи в журнале «Новый мир». Центральное место в стихах Воронова занимает тема войны и, в частности, — блокады Ленинграда.
Воронов остро ощущал необходимость помнить войну, даже если эти воспоминания непомерно тяжелы.
СТИХИ ЮРИЯ ВОРОНОВА О БЛОКАДЕ.
Нина Ивановна, люблю стихи Н. Заболоцкого! Каталог стихотворений › Стихи Юрия Воронова › Февраль. Юрий Воронов Февраль. Какая длинная зима, Как время медленно крадётся. "Стихи Победы", наши зрители и подписчики читают поэзию о ВОВ.
Какая длинная зима (Юрий Воронов)
Февраль, он крут, Февраль, он лют, Ему лишь ветры стих поют. Юрий Воронов (13 января 1929, Ленинград — 4 февраля 1993), советский и российский поэт, журналист, общественный деятель. Февраль, он крут, Февраль, он лют, Ему лишь ветры стих поют.