Реферат: Стилистически окрашенная лексика. — Я все время машину собирал. Коннотативно-прагматическое содержание неолексики. Научная статья.
Экспрессивный компонент в лексическом значении слова (коннотация)
Одна из них, наиболее известная, о запретной роковой любви брата и сестры, не знавших о родстве и поженившихся. Двуцветье напоминает о двух несчастливо влюбленных. Однако длинный ряд разнообразных наименований и сложившиеся в русском языке коннотации чужды другим языкам. Переводчики ищут соответствия, не отягощенные ненужной коннотацией. Она вызывает у англичан ассоциацию с изящным французским кружевом. Приведем небезынтересное наблюдение над своеобразием восприятия одинаковых или аналогичных ситуаций представителями разных национальных культур соответственно - разных языков и социально-культурных ареалов: "В свое время о человеке, склонном проявлять излишнее старание там, где это не нужно, говорили, что он "собирается в Тулу со своим самоваром"... Французы со свойственным им легким юмором выражают эту мысль словами "зажечь факел, чтобы увидеть солнце". Но, пожалуй, эффектнее всех говорят об этом индонезийцы: "Греби вниз по течению, и над тобой будут смеяться крокодилы".
Кстати, обратите внимание, что на экваторе смеются крокодилы, в то время как в наших широтах это делают куры". Ассоциации литературного происхождения возникают на основе конкретных литературных произведений и отчасти публицистических , например: недоросль, Митрофанушка, маниловщина, обломовщина, пошехонцы, корчагинцы. Сюда относятся ставшие устойчивыми такие сочетания, как золотая рыбка, дым отечества, лишние люди, путевка в жизнь и т. Слова и словосочетания фольклорного происхождения добрый молодец, красна девица, три богатыря, соловей-разбойник, Иванушка-дурачок, Михаил Топтыгин и т. Второй ряд лексико-семантических явлений составляют слова, употребляемые в переносно-расширительном смысле. При таком употреблении они утрачивают соотносительность в основных значениях со своими лексическими эквивалентами других языков. Например, к слову гриб "Большой академический словарь" дает только "ботанические" значения.
Однако, говоря с оттенком иронии, насмешки и недоброжелательства о старом человеке, сгорбленном, слабом, небольшого роста, с морщинистым лицом, нередко прибегают к слову гриб или к сочетанию старый гриб. К последнему ряду явлений относятся слова, коннотативный культурный компонент смысла которых выступает в качестве переносно-метафорического значения данной лексической единицы. Например, шляпа наряду с прямым значением имеет переносно-метафорическое: о вялом, неэнергичном, ненаходчивом человеке.
Например, в толковом словаре отмечается несколько значений слова «лапа». Проанализируем некоторые из них. Лапа — ступня или вся нога у зверей и птиц.
Медведь сосёт лапу. В этом значении слово относится к нейтральной лексике, никаких сопроводительных помет нет. Лапа — рука или нога человека разг. У него не руки, а лапы. В этом значении слово относится к сниженной лексике, на это указывает помета разг. Источники: 1.
Коннотация предназначена для выражения эмоциональных или оценочных оттенков высказывания и отображает культурные традиции общества. Коннотации представляют собой разновидность прагматической информации, отражающей не сами предметы и явления, а определённое отношение к ним. Аверинцев, «Бахтин и русское отношение к смеху», 1993 г.
Прогресс в технике. Поступательное движение, совершенствование в процессе развития противоп. Технический прогресс. Как мы видим, слово прогресс в середине прошлого века сопровождалось пометой книжн. Обрати внимание!
При определении стилистической окраски следует учитывать, что в разных значениях одно и то же слово может относиться к разным стилистическим пластам. Например, в толковом словаре отмечается несколько значений слова «лапа». Проанализируем некоторые из них. Лапа — ступня или вся нога у зверей и птиц.
Как распознать коннотацию?
- Похожие главы из других работ:
- Стилистические коннотации
- Языковедение : Контрольная: Стилистически окрашенная лексика
- 33 ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ЛЕКСИЧЕСКОЙ КОННОТАЦИИ Л.В
- Стили языка
- 24. Коннотация
33 ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ЛЕКСИЧЕСКОЙ КОННОТАЦИИ Л.В
Коннотация дополняет «объективное» значение слова ассоциативно-образным представлением об обозначаемой реалии на основе осознания внутренней формы наименования, то есть признаков, соотносимых с буквальным смыслом тропа или фигуры речи. Безденежных, Марина Александровна. Коннотативно окашенная лексика в эпиграфированном тексте /на материале современной. Безденежных, Марина Александровна. Коннотативно окашенная лексика в эпиграфированном тексте /на материале современной. КОННОТАЦИЯ, тип лексической информации, сопутствующей значению слова (см. ЗНАЧЕНИЕ). КОННОТАЦИЯ. (ср.-лат. connotatio, от connoto — имею дополнительное значение) — эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой еди-инцы узуального (закрепленного в системе языка) или окказионального характера.
В каких случаях писатель может использовать коннотацию
- «Контрольный листок»: образование, культура, общество - Коннотативная лексика
- Что такое коннотация: простое объяснение с примерами | Лидия, неисправимый гуманитарий | Дзен
- 38. Выразительная(коннотативная) лексика русского языка (слагаемые экспрессивности).
- Коннотативный аспект значения слова Коннотация vs денотация Сферы
- «Контрольный листок»: образование, культура, общество - Коннотативная лексика
Коннотативные особенности культурем в лексике английского языка
КОННОТАЦИЯ. (ср.-лат. connotatio, от connoto — имею дополнительное значение) — эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой еди-инцы узуального (закрепленного в системе языка) или окказионального характера. Помимо нейтральной лексики, которую мы охарактеризовали выше, существует огромное количество стилистически окрашенных слов. 1.7.3. Использование в речи стилистически окрашенной лексики. Теоретический материал для 5-6 классов по теме "Стилистически окрашенная лексика". Библиотека рефератов и сочинений. Наименование работы: 'Стилистически окрашенная лексика'. Коннотация дополняет «объективное» значение слова ассоциативно-образным представлением об обозначаемой реалии на основе осознания внутренней формы наименования, то есть признаков, соотносимых с буквальным смыслом тропа или фигуры речи.
Реферат: Стилистически окрашенная лексика
| Стилистически ограниченная лексика - примеры употребления в русском языке | коннотация — орф. коннотация, -и Орфографический словарь Лопатина. |
| Стилистически ограниченная лексика - примеры употребления в русском языке | Коннотативно окрашенная лексика в эпиграфированном тексте: На. |
| Что такое коннотация: простое объяснение с примерами | В данной статье показано как культурная коннотация, являясь интерпретацией компонентов значения ФЕ, накладывается на коннотацию как лингвистическое понятие, обусловливается ей. |
| Коннотативный аспект значения слова Коннотация vs денотация Сферы | Стилистические пласты лексики. Стилистически нейтральная лексика — это лексика, которая не имеет. |
Коннотативно окрашенные языковые единицы.
Что такое коннотация? Как шлейф кометы, за некоторыми словами в языке тянется добрая или худая слава: помимо буквального смысла они могут передавать собеседнику дополнительную, эмоционально окрашенную информацию о предмете разговора. Значение слова «коннотация». Коннотация (позднелатинское connotatio, от лат. con — вместе и noto — отмечаю, обозначаю) — сопутствующее значение языковой единицы. Коннотативная лексика — это такая лексика, в которой кроме основного, денотативного значения, содержится дополнительное, коннотативное значение, отражающее эмоциональное, оценочное или стилистическое отношение говорящего к обозначаемому объекту или явлению.
Из Википедии — свободной энциклопедии
- Происхождение слова
- Ю.А. БЕЛЬЧИКОВ О культурном коннотативном компоненте лексики - Агентство переводов Lingvotech
- Домашний очаг
- Полезные сервисы
- Лексика и фразеология русского языка - читать, скачать
Понятие «коннотативная лексика» в лексической системе языка
Эмоциональная окраска речи создается интонацией, восклицательными предложениями, вводными словами и выражениями, специфической лексикой, многообразием художественно-изобразительных средств. 2. Эмоциональность как компонент коннотации служит для выражения эмоционального выражения, которое чаще всего бывает оценочным, к тому, что названо словом. В рамках статьи проводится сопоставительный анализ художе-ственных текстов и их переводов, рассматриваются способы выявления коннотаций в процессе перевода и средства, которые используются для передачи коннотативных значений лексем.
38. Выразительная(коннотативная) лексика русского языка (слагаемые экспрессивности).
Произведение как в целом, так и во всех своих предметных, стилевых и прочих деталях оказывается коннотатором Текста, причем коннотатором, играющим ту самую натурализующую роль, которую Барт не уставал разоблачать, начиная с "Мифологий". В самом деле, художественное произведение обладает особой силой воздействия на аудиторию. Со времен Платона известно, что оно представляет собою орудие внушения смыслов, причем автор исполнитель и аудитория заключают своею рода молчаливый договор, согласно которому аудитория добровольно подчиняется тому эстетическому "гипнозу", которому ее подвергают; по Платону, полноценный акт художественного восприятия предполагает мимесис со стороны адресата эстетической коммуникации, или, говоря современным языком, вживание, эмпатическое вчувствование в мир произведения, когда воспринимающий приходит в состояние "самозабвения", отрешается от своей эмпирической личности, начиная жить интересами и страстями вымышленных персонажей, переживая за их судьбу вплоть до того, что забывает 6 своей собственной. Однако "превращаясь" в произведение, сживаясь с ним, читатель как раз и начинает воспринимать его как нечто "естественное", "само собой разумеющееся" и тем самого теряет иммунитет как против идеологии самою произведения, так и против всех тех мелких идеологем, из которых соткан скрывающийся за ним Текст. Вот почему отношение Барта к Тексту глубоко двойственно. С одной стороны, принципиальная полисемия и безвластие Текста противопоставляется им моносемии и властной принудительности произведения. Его восприятия множественны, не сводятся в какое-либо единство, разнородны по происхождению - отблески, цветовые пятна, растения, жара, свежий воздух, доносящиеся откуда-то хлюпающие звуки, резкие крики птиц, детские голоса на другом склоне лощины, прохожие, их жесты, одеяния местных жителей вдалеке или совсем рядом"; все эти "цитации", "отсылки", "отзвуки", доносящиеся до читателя, - "все это языки культуры а какой язык не является таковым? Такая двойственность не случайна; она нуждается в объяснении. Для Барта, мучительно переживавшего утрату первозданного, "свежего" восприятия мира, настойчиво искавшего "неотчужденный смысл вещей" 41, этот вопрос возник уже в "Нулевой степени письма". Крах этого опыта очевиден для Барта: продемонстрировав "потрясающее зрелище самоуничтожения Литературы", сюрреалисты убедились лишь в том, что "язык в конце концов восстанавливает все те формы, от которых стремился избавиться, что не существует письма, способного навсегда сохранить свою революционность, и что всякое молчание формы не будет обманом лишь тогда, когда писатель обречет себя на абсолютную немоту" 42; - попытки создания "нейтрального", "белого" денотативного письма А. Камю в "Постороннем".
Предполагая, что такое письмо "уже не стоит на службе у какой бы то ни было идеологии", Барт в то же время ясно понимал, что оно немедленно идеологизируется и превращается в стереотип уже в момент своего возникновения, начиная "вырабатывать автоматические приемы именно там, где прежде расцветала его свобода". Предпринимая такую попытку в "Мифологиях", Барт, однако, не мог не заметить, что, коль скоро люди в своей массе непосредственно погружены в атмосферу идеологических мифов и живут ими, то само стремление вырваться из их мира чревато отрешением не только от исторического прошлого и настоящего, но и от исторического будущего в той мере, в какой мифолог "сильно подозревает, что завтрашние истины окажутся всего лишь изнанкой сегодняшней лжи" 45: пространство радикальной критики и абсолютного метаязыка стерильно и безвоздушно: в нем нельзя жить; - попытка противопоставить идеологии нравственно ответственное сознание суверенной личности. Такая попытка при всей ее привлекательности предполагает убежденность в том, что "личностное сознание" есть некая первичная и неразложимая инстанция, между тем как эта романтическая мифологема была поколеблена уже во времена Рембо, воскликнувшего: "Я - это другой! Во всяком случае для Барта, знакомого с психоанализом Фрейда и прошедшего школу Лакана, само понятие "личности" было не столько опорой, сколько проблемой; - попытка противопоставить идеологическим голосам иронию. Подобно метаязыку, иронический дискурс есть дискурс превосходства, предполагающий внеположность всему, что он объективирует. Ироник, как показал Гегель, либо исходит из своей причастности ко всеобщей "истине", с высоты которой он взирает на неподлинную действительность, либо ставит во главу угла собственную, ничем не связанную субъективность, по собственному почину освобождающую себя от участия в жизни, декретирующую собственную надмирность и находящую высшее наслаждение в любовании самой собой. Что же касается Барта, то он подчеркивает, что сама надежда ироника на освобождение от идеологии иллюзорна: ироническая позиция сама представляет собою не что иное, как топос только привилегированный - надежное идеологическое убежище, откуда, находясь в полной безопасности, можно критиковать кого угодно и что угодно. Таким образом, Барт оказывается перед дилеммой: либо тотальный негативизм, чреватый для его носителя полным самоизъятием из культуры, либо тотальный конформизм - пусть и в ироническом модусе. Оба решения для Барта неприемлемы. Он ищет третий путь.
Все дело в том, что за всевозможными "идеологемами" и "мифологемами" современного общества Барт остро чувствует наличие вполне реальных ценностей, которыми живут люди, в которые они верят и которыми они искренне руководствуются. Ведь идеология, подчеркнем еще раз, это не "лживое", но всего лишь "ложное" сознание, форма самообмана, не уничтожающая, а искажающая аутентичность. В данном отношении чрезвычайно характерно покаянное признание Барта, разоблачившего миф о девятилетней девочке-вундеркинде, ставшей объектом идеологических манипуляций: "Чтобы демистифицировать Поэтическое Детство, мне пришлось некоторым образом проявить недоверие к реальному ребенку - к Мину Друэ. Я вынужден был игнорировать ее пока еще хрупкие, неразвившиеся человеческие возможности, скрытые под толстым слоем мифа. Ведь высказываться против маленькой девочки всегда нехорошо" 46. Барт знает, что внутри любой идеологии всегда пульсирует некое подлинное начало, которое, прибегая к лакановскому языку, он называет истиной желания. И поскольку таких "истин" ровно столько, сколько существует на свете субъектов желания, основополагающим тезисом Барта становится культурно-языковой плюрализм, признание множества равноправных ценностно-смысловых инстанций. Все множество культурных языков образует своего рода "сокровищницу", из которой индивид "свободен черпать в зависимости от истины своего желания. Подобная свобода есть роскошь, которую всякое общество должно было бы предоставлять своим гражданам: языков должно быть столько, сколько существует различных желаний; это - утопическое допущение, коль скоро ни одно общество не готово пока что дозволить существование. Ни одно общество не готово допустить, чтобы тот или иной язык - каков бы он ни был - не угнетал другого языка, чтобы субъект грядущего дня - не испытывая ни угрызений совести, ни подавленности - познал радость от обладания сразу двумя языковыми инстанциями...
Беда же, как мы видели, заключается в том, что в любом языке живет еще и властное начало, понуждающее к подавлению всех прочих языков, к возведению самого себя в ранг некоей нормы, закона и, стало быть, стереотипа. Вот эта-то двойственность языков и объясняет двойственное к ним отношение со стороны Барта, который, с одной стороны, стремится нейтрализовать их агрессивность, а с другой - высвободить таящееся в них "живое начало". Не случайно "Удовольствие от Текста" открывается цитатой из Ницше, который писал в "Веселой науке": "Я хочу все больше учиться смотреть на необходимое в вещах как на прекрасное: так я буду одним из тех, кто делает вещи прекрасными... Я не хочу обвинять, я не хочу даже обвинителей. Отводить взор - таково будет мое единственное отрицание! А во всем вместе взятом я хочу однажды быть только утвердителем! Позиция Барта не вне-культурна и не контр-культурна; это - позиция "отводящего взор" утверждения и дистанцирующегося приятия. Свою исследовательскую стратегию Барт назвал стратегией похищения похищения тех языков, о которых ему приходится говорить , сравнив себя с человеком, перекраивающим и перекрашивающим украденную вещь 50. Образцом такой стратегии в литературе Барту всегда представлялся роман Флобера "Бувар и Пекюше", где персонажи, мечущиеся от одного буржуазного мифа к другому, прилежно "переписывают" каждый из них, тогда как сам автор, неукоснительно следуя за своими героями, в свою очередь копирует всю эту мифологию, но копирует не буквально, а с помощью "косвенного стиля", как бы в условном наклонении 51, создавая тем самым искомый эффект дистанцированного подражания. Вот почему в эссе "Ролан Барт о Ролане Барте" он уподобил себя "эхо-комнате" 52 - помещению, где звучат, сталкиваются между собой и переплетаются самые разные голоса, доносящиеся извне, но где не слышно лишь одного голоса - голоса человека, самого себя превратившего в эту комнату.
Не наивно перевоплотиться, но и не варварски разрушить, а "разыграть" в обоих смыслах этого слова полифонию чужих голосов, - такова отныне задача Барта, и ключом к такого рода игровому поведению вполне может служить фраза, вынесенная им на обложку "Ролана Барта о Ролане Барте": "Все здесь сказанное следует рассматривать как слова, произнесенные романическим персонажем, или даже - несколькими персонажами" 53. Действительно, позволяя своим героям занимать самые разные жизненные позиции, высказывать взаимоисключающие суждения, сам романист отнюдь не обязан отождествляться ни с этими позициями, ни с этими суждениями. Однако Барт при этом отказывается и от завершающей, резюмирующей, собственно "авторской" установки, которая могла бы охватить, сопрячь и иерархизировать множество голосов, которым он позволил зазвучать. Его собственная позиция заключается именно в том, чтобы ускользнуть от любой твердой, окончательной позиции - даже от своей собственной, буде она готова возникнуть, так что если бы М. Бахтину понадобилось адекватно проиллюстрировать свой тезис о произведении, в котором автор выступает "без собственного прямого языка", находясь не в одной из ценностных плоскостей произведения, а в "организационном центре пересечения плоскостей" 54, то образцовым примером ему могло бы послужить все творчество позднего Барта. Это принципиальное уклонение от "последнего" слова и от "последней" ценностной установки, которую Барт сознательно заменяет знаменательным смысловым "многоточием" см. И действительно, говоря как бы от лица своих "персонажей", безусловно признавая "истину" их желаний, Барт столь же безусловно отказывается судить о том, истинны ли сами эти желания. Как видим, бартезианская стратегия - это не просто стратегия "похищения" и "перекраски" похищенного, это прежде всего стратегия защиты - защиты от многоголового "чудовища" по имени Идеология, причем в качестве способа такой защиты Барт избирает не единоборство, а "смещение", "ускользание", "дрейф". Подобно компании пантагрюэлистов из романа Рабле, он путешествует среди множества идеологических "островов", заранее зная, что ни на одном не найдет окончательного пристанища, и потому причаливает к ним лишь затем, чтобы тут же поднять якорь и пуститься в очередной, столь же бесцельный дрейф, пока его не прибьет к новой случайной земле, - и так без конца. За удовольствие от безвластия Барту пришлось заплатить драмой бездомности - бездомности, которую сам он предпочитал называть более благородным греческим словом атопия.
В самом деле, всем троим присущ радикальный критицизм по отношению к оптической раздробленности действительности, к культуре, распавшейся на множество отдельных, ущербных в своей частичности голосов, и, соответственно, острая потребность в некоем атопическом состоянии, способном вернуть ощущение онтологической полноты и смысловой целокупности мира. Различаются же они прежде всего характером энергии, которая ими движет, что позволяет более рельефно очертить облик каждого из них. Что касается Сократа, то, хотя его "вопрошающая ирония" средство "испытания" и "обличения" общепринятых этических норм и расхожих "мнений" была направлена именно на дистанцирование от голосов окружавшей его культуры, сократовскую атопию, в отличие от бартовской, никак не назовешь "бездомностью". Позиция Сократа двойственна, но эта двойственность глубоко асимметрична. С одной стороны, афинский диалектик без труда провоцировал собеседников на диалог как раз потому, что искренне, принципиально и без всякой рисовки уравнивал себя с ними: принимаясь изобличать чужое невежество, он прежде сознавался в своем собственном; с другой стороны, однако, заявляя, что он знает лишь то, что "ничего не знает", Сократ оставлял за собой только одно, незначительное, на первый взгляд; преимущество - право быть таким невеждой, которого неудержимо влечет истина, который является беззаветным "любителем мудрости" философом и тем самым получает возможность занять "промежуточное положение между мудрецом и невеждой", как об этом сказано в платоновском "Пире". Такая "промежуточность" сразу же ставит Сократа в более выгодное, по сравнению с его собеседниками, положение - в положение субъекта, имеющего право задавать вопросы, берущего диалогическую инициативу в свои руки, осуществляющего стратегию "наведения" на искомые ответы. Сам Сократ, конечно, не "мудрец", коль скоро мудрость - исключительная прерогатива божества, но греческий философ ясно ощущает свою причастность к мудрости, ибо в нем живет "даймонион", олицетворяющий все объективно-истинное, содержащееся во внутреннем мире человека и переживаемое Сократом в качестве высшей реальности и "божественного знамения". Гиперкритицизм Сократа по отношению к мнимости и неподлинности действительности тем разрушительней, чем сильнее его вера в эту свою причастность к позитивному началу мироздания - причастность, сопутствуемую почти пророческой вдохновенностью человека, у которого "стойкость и уверенность в себе" переходят в "какое-то радостное веселие и совершенно новую удовлетворенность" Монтень. Вот почему, предаваясь деструктивной деятельности, приводя своими едва ли не "детскими" вопросами собеседников в состояние беспомощности и смятения, Сократ в действительности преследует сугубо конструктивную цель - пробудить в них тягу к истине-добродетели.
Розно корыто. Стирать стала бельё. Не малттаешь ты. Изба новая, а корыто розно. Одурела старуха. Пришел — а ей кушаньё нося, ей ухаживают. Набашенность — как царица. Ей слуги ухаживают. Йона хвостиком митнула. Избушка потерялась. У розного корыта и сидит та старуха.
Барт [19] вводит термин «коннотативная система», определяя его следующим образом: «такая система, план выражения которой сам является знаковой системой». Психолингвистическое направление изучения коннотации связано с понятием ассоциативной и эмоциональной организации речи. В данном направлении коннотация рассматривается в связи с особенностями восприятия речи [21]. Собственно лингвистическое направление включает несколько ответвлений. При стилистическом подходе коннотацией называют дополнительные элементы значения слова определенного типа — экспрессивные, стилистические, оценочные. В литературе встречаются также термины «эмоциональные наслоения», «экспрессивная окраска», «экспрессивно-стилистичекая окраска» [22]. Под экспрессивно-стилистической окраской слова Д. Шмелев понимает «информацию, которая заключает в себе какое-то указание на отношение говорящего к обозначаемым данными словами явлениям, сигнализирует о том, в каких условиях происходит речевое общение, характеризующее говорящего с разных сторон» [22]. С нашей точки зрения, со стилистическим пониманием коннотации связано прагматическое, при котором подразумевается, что в коннотации фиксируется отношение говорящего или адресата к тому, о чем идет речь. Так, И. Стернин описывает «коннотативный семантический компонент» и считает, что он «выражает отношение говорящего к предмету в форме эмоции и оценки» [23]. Ахманова наряду с понятийным ядром выделяет в значении слова «прагматическое содержание» — «дополнительные субъективные знания относительно того, что названо словом.
Они оценивают качества личности, преимущественно негативные. Максим Прохоров на суде, как Павлик Морозов, не боящийся гнева отца, обещал все честно рассказать про бывшего начальника Комсомольская правда. Негативная оценка может формироваться и после некоторых конкретных событий, связанных с поведением известного политика в официальных ситуациях. Величина и функция. Известный советский писатель, ныне дипломат и посол, вел себя, как поздний Брежнев, которому в Баку листки с докладом перепутали, а он и не заметил Комсомольская правда. Это согласуется с данными исследования О. Врублевской о том, что у антропонимов политического дискурса социальная оценка сводится к характеристике качеств личности или резонансных событий с участием политического лидера [1, С. Использование коннотонима-советизма в качестве члена сравнения — это первая ступень метафоризации, здесь имя уже используется в качестве образного средства, но все еще сохраняет прямую связь с именуемым объектом или субъектом, т. Под именами собственными с постонимическими коннотациями мы рассматриваем массово употребляемые имена, которые теряют в ряде контекстов статус имени собственного и приобретают постоянные переносные оценочные значения, понятные представителям разных слоев общества и разных поколений [4, С. Одним из первых маркеров появления постонимических коннотаций у известных имен постсоветского периода является плюрализация. Мы придерживаемся точки зрения О. Есперсена, который рассматривает форму pluralia tantum у онимов, называющих «лица или предметы, сходные с лицом или предметом, носящим данное имя: Эдисоны и Маркони могут потрясти мир изобретениями; Скалистые горы в Канаде рекламируются как пятьдесят Швейцарий вместе взятых» [3, С. Подобные случаи употребления собственного имени квалифицируются в русской ономастике как апеллятивация или деонимизация — «переход онима в апеллятив» [12. Форма множественного числа у коннотонимов-советизмов не только размывает представления о единичных объектах, но и передает эмоционально-оценочное отношение автора речи к различным реалиям, которые уже нельзя назвать единичными. Выросшие в атмосфере подозрительности, в среде Павликов Морозовых, мы от рождения вакцинированы вирусом всеобщего предательства. С помощью плюрализации нескольких антропонимов-советизмов, включенных в градационные ряды с именами политиков других стран и других эпох, автор представляет свои политические взгляды. Давно лежат на помойке истории всякие там новуходоносоры, чингисханы, ленины, сталины, гитлеры, пол поты А. Омут памяти. Заметим, что контексты с ярко выраженной негативной оценкой коннотонимов-советизмов достаточно регулярно появлялись в массовой коммуникации в конце 1990-х — начале 2000-х, на пике острых политических дискуссий о советском прошлом. Однако, несмотря на существенные семантические трансформации, иногда с заменой прописной буквы на строчную, при плюрализации коннотонимы-советизмы продолжают обозначать однородные объекты, близкие в денотативном плане исходному. Развитие постонимических коннотаций, сопровождаемое изменением статуса имени собственного, может происходить не только при его употреблении во множественном числе. Отмеченная выше компаративность как основа развития коннотативных значений имени собственного приводит к метафоризации коннотонимов-советизмов. Метафоризацию иен собственных, вслед за многими современными исследователями, мы рассматриваем достаточно широко и относим к этому процессу любое смысловое уподобление онима в составе стилистических образных средств метафорической группы. В классификации антропонимических метафор И. Ратниковой, проведенной по типу основного компонента метафоры личного имени, которое подвергается метафорическому переносу , выделяются метафоры с эксплицитным и имплицитным основным компонентом. В первом случае предмет метафорического осмысления назван непосредственно, а во втором — этот предмет не конкретен и не назван [12, С. Имена-метафоры с эксплицитным семантическим компонентом близки к сравнениям, иногда их называют бессоюзными сравнениями, не имеющими формальных компаративных маркеров. По нашим наблюдениям, это наиболее типичная форма выражения сопоставительных отношений: и объект, и субъект сравнения назван, при этом коннотоним-советизм занимает позицию семантического предиката. Пейнтбол — это «Зарница» для взрослых Советский спорт. Дэн Сяопин — это китайский Ленин Знание — сила. Евросоюз — это СССР в европейском масштабе! Комсомольская правда. Эти качества позволяют характеризовать объект, малоизвестный или вовсе не известный современному адресату, через объект, хорошо известный в советское время. Имена-метафоры с имплицитным основным компонентом не всегда занимают в высказывании позицию семантического предиката, при этом они, как правило, сопровождаются различными определителями прилагательными, местоимениями, порядковыми числительными. В соответствии с типом определителя в рассмотренном материале выделяются следующие типовые метафорические модели: 1 Коннотонимы-советизмы с территориальными характеристиками. Эта модель самая частотная. Встречаем здесь атрибутивные словосочетания с определителями местный и свой, а также с оттопонимическими прилагательными — названиями стран, в которых происходят те же политические процессы, что и в Советском Союзе. Многих противников Мао Цзэдуна стали обвинять в просоветских симпатиях. Некоторых называли «китайскими Хрущевыми», что в то время звучало как самая оскорбительная кличка О. Через годы и расстояния, 1997. Хотелось бы, конечно, надеяться, что в Туркмении появится свой Хрущев и у них все же начнется перестройка Комсомольская правда. В нашем материале это преимущественно конструкции с глаголами будущего времени, в которых имена сопровождаются определителями будущий или новый. В таких контекстах описываются возможные прогнозы развития ситуации. В условиях молниеносно зарождающегося политического хаоса где-то в Санкт-Петербурге, на Урале или в Красноярском крае неминуемо появится новый Ленин Звезда. Контексты, в которых коннотонимы-метафоры сопровождаются определителями современный констатируют отношение действия номинируемых субъектов к настоящему времени. Такое контекстуальное окружение особенно характерно для имен в форме множественного числа.
38. Выразительная(коннотативная) лексика русского языка (слагаемые экспрессивности).
| Лексика с точки зрения ее употребления. Окрашенность лексики презентация, доклад | Экспрессивно окрашенная единица может иметь и определенную функциональную окраску (см). Напр., слово драндулет выражает шутливость, оценку качества обозначаемого предмета и при этом используется преимущественно в разг.-бытовом общении. |
| Коннотация - это что такое? | Стилистически окрашенная лексика, её виды и характеристика. Примеры употребления стилистически окрашенных слов. |