Именно так Пастернак видит революцию в своем романе. Он четко описывает проявления беспомощности человека перед стихией, что врывается в жизнь каждого.
Отношение Бориса Пастернака к революции (по роману “Доктор Живаго”)
Обслуга новой буржуазии берёт реванш за поражение во времена Союза, и с энтузиазмом полуграмотных выскочек, требует от российского общества единомыслия и единоначалия, отвечающего взглядам этого возродившегося лакейского сословия! Быков, на многих страницах, сравнивает творчество Мандельштама и Ахматовой с одной стороны и Пастернака и тем паче Маяковского, с другой. И по Быкову получается, что поэты "ювелиры слова", намного более достойны уважения и славы, чем те, кто осознавал свою зависимость и благодарность перед народом-тружеником. Часто эти "ювелиры" стояли на стороне свергнутого сословия буржуа, а потому признаются гениями и подлинными поэтами... Для меня до сих пор непонятна фигура Мандельштама в советской поэзии, но для Ахматовой и тем самым для Быкова, сравнение творчества Мандельтама и Пастернака, всегда было на стороне первого. Ахматова предпочитала кофе чаю, а Мандельштам кошку собаке, и из этого факта, Быков, вдруг делает далеко идущие идеологические выводы. Но я не вижу причины противостояния - чай бывает так же хорош, как плох кофе, а так же собака может сочетаться с кошкой, без натужного их противопоставления, вполне притянутого за уши и искусственного. Так же бессмысленно сравнивать допустим Быкова с Кайфой, который был за государство порядка и строгого ограничения сословий, противопоставляя элиты, революционеру Иисусу Христу. Для Быкова, Мандельштам, с его ненавистью к России - "бездне шевелящейся под европейскими покровами", - ближе всего по духу. Тут чувствуется перекличка времён и тут, сквозь идеологию российских западников всех времён, просвечивает простое, лакейское самоуничижение: "Петербург Мандельштама - форпост Европы в России, остров Европы, именно "покров над бездной".
Москва по Мандельштаму" - пыточная столица, курва". В остальном "варварская столица, город без кислорода, без движения и развития, буддистский город без истории... Для Мандельштама, как и для болотных идеологов, сословное государство, где у власти стоят "жрецы-поэты" - это реальность которой они поклоняются, при этом требуя "уничтоженья" того, что их, праздных "борзописцев" спасает от гнева пошлой, рабочей толпы! Ситуация, становится похожа на предреволюционную, когда Гершензон в статье для "Вех" писал, что "интеллигенция" должна быть благодарна царскому правительству, защищающего тогдашних "образованцев" от гнева народа! То есть, они хотели бы демократии, но под водительством третьего сословия, а грамотности для народа, но в пределах восьми классов. Мандельштам, как и его последователи из болотной среды, оправдывают свои грехи недостатками времени, пытаясь лозунгом "власть творческой "элите"", скрыть позорный коллаборационизм с врагами страны, тягу к социальному иждивенчеству и незаслуженной элитарности. Я начинаю понимать, почему Быкову дали "русского Букера", за биографию Пастернака. Это произошло во многом потому, что русская культура, сегодня стала "культурой мировой скорби" по потерянному раю капитализма, стала носителем идеологии образованства, в которой антисоветизм и антисталинизм стали стержневыми понятиями. Мировоззрение "болота", можно проиллюстрировать цитатой - трезвым описанием данным самим Быковым: "Мандельштам как и Хлебников, - художник "отвлечённой свободы", отказывающийся признавать над собой диктат жизни, и эта - то выключенность из контекста, для Пастернака неприемлема; для него это - безответственность и детство...
Быков говорит: "Идеальной свободы - - мечтающейся Мандельштаму, свободы на грани произвола - в природе нет... То есть иными словами - свобода- это служение и добровольная дисциплина "артельно-хорового", "вдохновенно-затверженного". Здесь, Быков, сам выступает против "диктатуры сытых и образованных" и через анализ судьбы Пастернака показывает иллюзорность свободы от своего народа, от общества в котором поэт живёт. Пример Пастернака, долгое время был примером служения людям и протестом против вседозволенности "талантливым людям", таким как Ахматова, Цветаева, Мандельштам... Но, наряду с такими трезвыми и глубокими высказываниями, в тексте у Быкова иногда "проскальзывает" противоречивое неравноправие между фактами и признаниями из жизни Пастернака и собственными взглядами на историю Союза.
В романе главная действующая сила — стихия революции. Сам же главный герой никак не влияет и не пытается влиять на нее, не вмешивается в ход событий. Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы! В том, что это так без страха доведено до конца, есть что-то национально близкое, издавна знакомое. Что-то от безоговорочной светоносности Пушкина, от невиляющей верности фактам Толстого… Главное, это гениально! Если бы перед кем-нибудь поставили задачу создать новый мир, начать новое летосчисление, он бы обязательно нуждался в том, чтобы ему сперва очистили соответствующее место. Он бы ждал, чтобы сначала кончились старые века, прежде чем он приступил к постройке новых, ему нужно было бы круглое число, красная строка, неисписанная страница. Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без наперед подобранных сроков, в первые подвернувшиеся будни, в самый разгар курсирующих по городу трамваев. Это всего гениальнее. Эти слова в романе едва ли не самые важные для понимания Пастернаком революции. Во-первых, они принадлежат Живаго, им произносятся, а следовательно, выражают мысль самого Пастернака. Во-вторых, они прямо посвящены только что совершившимся и еще не вполне закончившимся событиям Октябрьской революции. Революции нельзя избежать, в ее события нельзя вмешаться. То есть вмешаться можно, но нельзя поворотить. Неизбежность их, неотвратимость делает каждого человека, вовлеченного в их водоворот, как бы безвольным. И в этом случае откровенно безвольный человек, однако обладающий умом и сложно развитым чувством, — лучший герой романа! Он видит, он воспринимает, он даже участвует в революционных событиях, но участвует только как песчинка, захваченная бурей, вихрем, метелью. Примечательно, что у Пастернака, как и у Блока в. Не просто ветер и вихрь, а именно метель с ее бесчисленными снежинками и пронизывающим холодом как бы из межзвездного пространства. Нейтральность Юрия Живаго в Гражданской войне декларирована его профессией: он военврач, то есть лицо официально нейтральное по всем международным конвенциям.
Точнее было бы сказать так: у Пастернака есть определенное понимание того, какой должна быть поэзия нового времени, она, по задумке автора-героя, должна была родиться вместе с революцией. Однако изначальные представления о революции как блага, страшного с точки зрения отказа от привычного, но величественного с точки зрения сулящего будущего, перешли к ее полному неприятию, как событию антисоциального и антидуховного. В связи с этим поменялся и принцип осмысления поэтом себя и своего творчества. Желание создать новое искусство не ушло, даже после того, как изначальные представления о революции увенчались крахом. В качестве отличительной особенности этой поэзии должна была стать фигура Христа, ведущая к новому, она и осталась, изменился изначальный вектор, по которому должно было двигаться поэтическое искусство. Об этой разнице писал М. Слоним, рассуждая над образом главного героя: «В сущности, в его лице Пастернак ставит вопрос о творческой личности в революции, о безысходном противоречии между тем, кто утверждает свое право думать, и говорить, и жить по-своему, и стихией разрушения…». Иными словами творческая личность заняла иную сторону, не ту, которую планировала занять изначально. Если раньше поэт готов был использовать свое поэтическое слово, свой дар для воспевания всеобщей мечты, нового духовного поворота, то в дальнейшем первоначальный курс изменился. Все, все, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья При попытке объяснить роль поэзии в новом мире, уместно вспомнить строки Пушкина. Ужас, который испытывает Юрий Живаго перед революцией с одной стороны, заставляет его острее чувствовать любовь к прежней жизни. Жизнь вернулась так же беспричинно, Как когда-то странно прервалась. Я на той же улице старинной, Как тогда, в тот летний день и час. А с другой стороны Юрий Живаго попадает в новую реальность, которая требует от него обрыва связей, сжигание мостов, нарушения обетов разрыв с семьей. Главный герой испытывает перелом, связанный с трагизмом раздвоения. Большое значение здесь имеют отношения между Ларой и Юрием, окончательно лишившие последнего возможности возвращения к прежнему укладу. Революция предстает не только общенародным событием, революция происходит в сознании самого персонажа. Создание поэзии — это риск, дерзание, жертва, неизбежная потеря и обретение нового. Поэзия для главного героя есть порыв навстречу непредсказуемости. Революция создала такие условия Юрию Живаго для творчества, при которых невозможно даже приблизительно предсказать дальнейший поворот чьей-либо судьбы.
От символистов Вячеслав Иванов. Почему похабно, не объяснил. Я и не настаивал. Сам по себе молодой человек никаких безобразий не творил. Но сотоварищей его я представлял себе живо, тем более что как раз не так давно Пильняк звал меня на вечер в загородном доме известного в Москве скульптора, где должны были быть Есенин, Дункан и выпивка. Я позже узнал, что там кончилось безобразным скандалом — о нем и написать невозможно. К Хлебникову и его друзьям я тоже не поехал. Посещение Пастернака тогдашнему Пастернаку могли нравиться стихи Хлебникова — было совсем в другом роде. Ни автомобиля у него не было, ни Председателем Земного Шара он себя не считал. Этот высокий, с крупными чертами лица, несколько нескладной фигурой, крепкими руками и нервными, очень умными глазами тридцатилетний человек принес мне свою рукопись: отрывок произведения в прозе. Рукопись тоже походила видом на хозяина своего: написана крупным, размашистым почерком, нервным и выразительным. Пришел он как младший писатель к старшему, показать образец своей прозы — он этим доселе мало занимался, а я много. Не был я ни редактором, ни издателем, ни каким-нибудь другом правительства. Жил более чем небогато. Так что практического значения в том, что он принес мне рукопись, не было для него никакого. Я даже не мог угостить его порядочным завтраком или обедом — быт революционных эпох беден. Мы сидели у окна, за моим столом, где лежали мои рукописи, говорили о литературе в простом, дружеском тоне, а жена моя хозяйничала около той же каменной печки посреди комнаты. Десятилетняя наша дочь, в зимней ушастой шапке, только что вернулась из советской школы, скромно складывала свои тетрадочки, потряхивая двумя косицами с бантиками. А Пастернак, при всей своей склонности к самоновейшему, «передовому» в литературе, тоже скромно и совсем не по-футуристически со мной разговаривал. Он был ровно на девять лет, день в день, моложе меня, но ему вообще был свойствен дух молодости, открытости и прямодушия. Будто свежий морской ветер. Очень верно, насколько могу судить издалека. Молодое и открытое, располагающее. Рукопись оказалась отрывком из довольно большого повествования. Описывалось детство на Урале, на горном заводе. Подробностей не помню, но общее впечатление такое: никакого крика, никакого футуризма, написано человеческим, а не заумным языком, но очень по-своему. То есть — ни на кого не похоже и потому ново. Ново потому, что талантливо. Талант именно и выражает неповторимую личность, нечто органическое, созданное Господом Богом, а не навязанное никаким направлением литературным. Насколько знаю, те главы, которые он тогда приносил, вошли в повесть «Детство Люверс», изданную позже в Советской России, но гораздо раньше «Доктора Живаго». У меня нет этого «Детства Люверс». Весьма подозреваю, что все это были подходы, еще довольно несмелые, к Позднейшему «Доктору Живаго». Можно было самым искренним образом — что я и сделал — приветствовать нового сотоварища по прозе, но никак нельзя было предугадать будущую судьбу этого молодого писателя с крупными чертами лица, крупным телом, неловкого и привлекательного, несущего в себе большой духовный заряд. Нельзя было предугадать и его будущую мировую славу. Высылка эта была делом рук Троцкого. За нее высланные должны быть ему благодарны: это дало им возможность дожить свои жизни в условиях свободы и культуры. Бердяеву же открыло дорогу к мировой известности. Берлин 1922 года оказался неким русско-интеллигентским центром. Туда как-то съехались и высланные, и уехавшие по своей воле Андрей Белый, Пастернак, Марина Цветаева. Из Парижа, пробираясь уже из эмиграции в Россию, попал туда и гр. Алексей Толстой, впоследствии придворный Сталина и один из первых литературных буржуев Советской России. В Берлине Пастернака я встречал очень бегло, кажется, на литературных собраниях, в кафе Ноллендорфплатц. Да все это продолжалось и недолго: в 23-м году начался разъезд. Одни выбрали направление на Италию — Париж, другие вернулись в Москву.
Скрещения судеб в «Докторе Живаго»
- Глава четвертая. ПАСТЕРНАК И ВЛАСТЬ.
- Отношение Бориса Пастернака к революции (по роману “Доктор Живаго”)
- Человек и революция в романе Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» — Край друзей
- Пятигорский о Пастернаке и Живаго: русская революция и исчезновение истины
- Личность и революция (по произведениям А. Фадеева, М. Булгакова и Б. Пастернака)
Сочинение Пастернак Б.Л. - Доктор Живаго
Изображение интеллигенции и революции Б. Пастернаком (по роману «Доктор Живаго»). Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» уже давно завоевал славу как талантливое и значительное произведение о судьбе интеллигенции в эпоху революции. В поэтическом творчестве Пастернака всё замечательно. Изображение интеллигенции и революции Б. Пастернаком (по роману «Доктор Живаго») Роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго» уже давно завоевал славу как талантливое и значительное произведение о судьбе интеллигенции в эпоху революции. Тема "истории" в творчестве Пастернака 1920-х гг. Эта концепция человека как элемент вечной вселенной стала основополагающей для творчества Б. Пастернака. Творчество с детства окружало будущего поэта. Отец Пастернака был членом Петербургской Академии художеств.
Библиотека
- Человек и революция ❤️ - Готовые сочинения
- 10 февраля - Борис Пастернак: "отпетый сталинист" как икона диссидентского движения
- Человек и революция в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» на Сёзнайке.ру
- «Пастернак и революция»
- Нобелевский лауреат — изгой. Как советская власть давила Пастернака
- Нобелевский лауреат — изгой. Как советская власть давила Пастернака
Отношение Бориса Пастернака к революции (по роману “Доктор Живаго”)
Этому произведению Пастернак посвятил свои лучшие годы литературной жизни и действительно создал шедевр, равного, которому нет. Пример сочинения на тему: Человек и революция (по роману Б. Пастернака 'Доктор Живаго') на УкрЛибе. Роман "Доктор Живаго", основное прозаическое произведение Пастернака, может, на первый взгляд, казаться идущим вразрез с убеждениями его автора. Отношение Пастернака к революции было противоречивым.
Пастернак и календарь революции.
| Публицистика первых лет революции (темы, проблемы) | Тем не менее Борис Пастернак утверждал, что в этой книге «выразил всё, что можно узнать о революции самого небывалого и неуловимого». |
| Пастернак и календарь революции. | После революции 1917 года, в 1921 году, родители Пастернака и его сёстры покидают советскую Россию по личному ходатайству А. В. |
| В.Я. БРЮСОВ – КРИТИК Б.Л. ПАСТЕРНАКА - Современные проблемы науки и образования (сетевое издание) | Настоящее справочно-библиографическое пособие знакомит с ос-новными вехами жизни поэта, с лирикой, прозой и письмами Б. Пастернака, создает атмосферу «погружения» в творчество мастера. |
| Революция в романе «доктор живаго» (б. пастернак) - Literature Teacher | Роман «Доктор Живаго» занимает центральное место в творчестве писателя, ему Пастернак посвятил лучшие годы своей жизни. Благодаря этому произведению Бориса Пастернака, революция открылась мне с новой, очень важной стороны, с позиции прав личности, прав. |
| Пастернак Б.Л. - Доктор Живаго, Человек и революция в романе Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» | После революции 1917 года, в 1921 году, родители Пастернака и его сёстры покидают советскую Россию по личному ходатайству А. В. |
Человек и революция
Так, не сразу, увлекаясь и терпя «поражения», Пастернак постепенно, как бы исподволь, открывал в себе поэта. С1913 года литература становится его главным призванием, делом всей жизни. Под влиянием поэтов-символистов, и прежде всего Блока, Пастернак пишет и публикует свои первые стихотворные сборники «Близнец в тучах» 1914 и «Поверх барьеров» 1917. В конце 20 годов многие из них он перепишет как бы заново, считая эти первые книги еще не зрелыми. Но уже в них и особенно в сборнике «Сестра моя —жизнь» 1922 современники почувствовали громадный своеобразный талант автора, его необычное художественное мироощущение. Отсюда и само творчество уже для раннего Пастернака представляется сгустком живой жизни, поэт только «выжимает» ее, как губку, как бы просто переносит действительность в свои стихи: Поэзия! Греческой губкой в присосках Будь ты, и меж зелени клейкой Тебя б положил я на мокрую доску Зеленой садовой скамейки. Расти себе пышные брыжжи и фижмы, Вбирай облака и овраги, А ночью, поэзия, я тебя выжму Во здравие жадной бумаги. Поэзия — это сама жизнь, ее только нужно почувствовать, видеть и без искажения переносить в стихи. Отношение к революции. Пастернак входил в литературу в период между двумя революциями —1905 и 1917 годов.
Не было в ней обычных социально-политических примет времени, гражданских мотивов, ораторских интонаций, но зато вся она — по тону, краскам и настроениям — это ликующий лирический порыв, взволнованно переживаемый поэтом праздник бытия. Этот праздник подобен весне, обновляющей мир, каждая мелочь жизни приобретает значение небывалое, как, например, обычное расписание поездов, становящееся для поэта «грандиознее Святого писания», как само мирозданье, превращающееся в «страсти разряды, человеческим сердцем накопленной». И это все потому, что «сестра моя —. У него другая забота и цель — не исказить в своем творчестве истинный голос действительности, суть жизни, во всей ее природно-общественной целостности. Его поэзия и проза — не летопись и не иллюстрация революционных перемен в России, а стремление услышать и передать «музыку революции» А. Блок , или, говоря словами О. Немудрено, что на фоне большинства советских писателей такая позиция выглядела несовременной, как бы сознательно аполитичной. В этом критика обвиняла Пастернака всегда, а со второй половины 30-х годов — все с большей настойчивостью и озлоблением. Однако поссорить Пастернака с эпохой, отлучить от нее никому не удалось. Поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт».
В пору своей наибольшей известности и растущей славы середина 20 — середина 30 годов наряду с лирическими книгами «Темы и вариации» 1923 , «Стихи разных лет» 1929 Пастернак создает лиро-эпические поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт» 1926—1927 , «Высокая болезнь» 1928 , стихотворный роман «Спекторский» 1931. Среди произведений крупной формы особенно выделяются поэмы, посвященные революции 1905 года — волнениям разных слоев общества и бунту моряков Черноморского флота, который возглавил лейтенант Шмидт. А с другой стороны, еще раз убеждали в том, что Пастернак не изменял своих взглядов на революцию. В поэме «Девятьсот пятый год» революция изображается как стихия, подобная зимнему снежному вихрю. Она втягивает в свое стремительное движение все и всех—и природу, и людей. С полным правом эту оценку можно отнести и к другой историко-революционной поэме Пастернака — «Лейтенант Шмидт». Между ними немало общего в художественном изображении эпохи, но здесь революция 1905 года показана через судьбу одного из многих ее рядовых участников. Шмидт сознательно и добровольно жертвовал своим благополучием, карьерой, большой любовью и даже жизнью: революция стала для него велением судьбы, зовом великой стихии жизни, и он повиновался этому «избранию», участвуя в матросском восстании. На суде он скажет об этом открыто и с гордостью: Я тридцать лет вынашивал Любовь к родному краю, И снисхожденья вашего Не жду и не теряю... В те дни, — а вы их видели, И помните, в какие, — Я был из ряда выделен Волной самой стихии.
Не встать со всею родиной Мне было б тяжелее, Но дороге пройденной Теперь не сожалею... Я знаю, что столб, у которого Я стану, будет гранью Двух разных эпох истории, И радуюсь избранью... Блока, В. Маяковского, С.
Непреклонный в делах чести и совести, напуганный фальшью громких лозунгов и высоких целей, Пастернак воспел «беспринципность» сердца, которое велико тем, что делает малое, но с совестью. Автора не интересуют социальные схватки, борьба за убеждение или уничтожение революционных идеалов. Через главного героя романа Пастернак передает свои размышления, сомнения о тяжелой и кровавой полосе истории нашей страны.
Вдоволь понаблюдав в партизанском лагере «умерщвление человеческой души», Юрий Андреевич в своем споре с Ливерием Аверкиевичем заявляет: «Во-первых, идеи общего совершенствования так, как они стали пониматься с октября, меня не воспламеняют. Во-вторых, это все еще далеко от осуществления, а за одни еще толки об этом заплачено такими морями крови, что, пожалуй, цель не оправдывает средства. В-третьих, и это главное, когда я слышу о переделке жизни, я теряю власть над собой и впадаю в отчаяние». Юрий Андреевич не случайно этими словами выразил отповедь социальным творцам на всех уровнях коммунистического эксперимента и высказал это Ливерию - энтузиасту насильственных преобразований общества, для которого «интересны революции и существование солнечной системы... Юрий Андреевич совсем не борец, он человек добрый, отзывчивый, готовый к самопожертвованию, но пассивный. Его незаметное, «страдательное» положение подлинно творческой личности на фоне «кровавого зарева времени» вызывает сострадание. Живаго - доктор, хотя мы и не видим его врачебной деятельности.
Вероятно, врач не профессия и не поприще. Герой Пастернака, подобно евангельскому Иисусу, - врач духовный. Вспоминается крылатое евангельское изречение: «Врачу, исцелися сам». Если мысленно соединить в единое все «душеспасительные беседы» Юрия Андреевича с внутренними мысленными монологами, стихами, то все это можно считать трудным путем прозрения и собственного покаяния. Исцеляя себя, герой романа, сам того подчас не сознавая, врачует и окружающих. Уже несколько лет было прожито после гражданской войны, а Живаго никак не мог приспособиться к новым условиям, которые прекрасно подошли, например, его бывшему дворнику. Он не мог служить, потому что от него требовали не свежих мыслей и инициативы, а лишь «словесный гарнир к возвеличиванию революции и власть предержащих».
Он пишет: Но продуман распорядок действий, Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить - не поле перейти. Казалось бы, последние годы Юрия Андреевича, потерявшего любимую женщину, семью, похожи на трагическое угасание, нравственную прострацию. Однако светлая память о нем близких и друзей, растрепанные листы записей Юрия Андреевича, тетрадь его стихов, завершающая роман, свидетельствуют о неповторимости вклада этой личности в жизнь и судьбы других людей. О неистребимости той культуры, тех нравственных ценностей, тех вечных истин, которые он носил в себе и проповедовал среди близких и далеких людей. Существование доктора Живаго, при всей несомненности его трагического крушения, не было бессмысленным и бесполезным. Об этом говорят стихи доктора, помещенные в заключение романа.
В поэтических строчках соединяется радость бытия с христианской совестливостью, готовностью к жертве, отступлению в безвестность: Со мною люди без имен, Деревья, дети, домоседы, Я ими всеми побежден, И только в том моя победа. Стихами, завершающими роман, Пастернак утверждал идею непрерывности жизни, неуничто- жимости культуры, беспредельности духа человеческого, несмотря на «бури социальной жизни». Борис Леонидович Пастернак родился в феврале 1890 года в Москве. Детство и ранняя юность будущего писателя прошли под перекрестным воздействием музыки, живописи и литературы. Свое призвание Пастернак-гимназист поначалу связывал с музыкой, вне которой «жизни себе не представлял». Это были поиски смысла жизни, а заодно и смысла искусства. В творчестве Пастернака оставили свой неизгладимый след и музыка, как самое эмоциональное искусство, и философия, как глубокая мысль о мире и человеке, и, вероятно, живопись, повлиявшая на неповторимую красочность его лирики.
Так, не сразу, увлекаясь и терпя «поражения», Пастернак постепенно, как бы исподволь, открывал в себе поэта. С1913 года литература становится его главным призванием, делом всей жизни. Под влиянием поэтов-символистов, и прежде всего Блока, Пастернак пишет и публикует свои первые стихотворные сборники «Близнец в тучах» 1914 и «Поверх барьеров» 1917. В конце 20 годов многие из них он перепишет как бы заново, считая эти первые книги еще не зрелыми. Но уже в них и особенно в сборнике «Сестра моя -жизнь» 1922 современники почувствовали громадный своеобразный талант автора, его необычное художественное мироощущение. Отсюда и само творчество уже для раннего Пастернака представляется сгустком живой жизни, поэт только «выжимает» ее, как губку, как бы просто переносит действительность в свои стихи: Поэзия! Греческой губкой в присосках Будь ты, и меж зелени клейкой Тебя б положил я на мокрую доску Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжжи и фижмы, Вбирай облака и овраги, А ночью, поэзия, я тебя выжму Во здравие жадной бумаги. Поэзия - это сама жизнь, ее только нужно почувствовать, видеть и без искажения переносить в стихи. Отношение к революции. Пастернак входил в литературу в период между двумя революциями -1905 и 1917 годов. Не было в ней обычны х социально-политических примет времени, гражданских мотивов, ораторских интонаций, но зато вся она - по тону, краскам и настроениям - это ликующий лирический порыв, взволнованно переживаемый поэтом праздник бытия. Этот праздник подобен весне, обновляющей мир, каждая мелочь жизни приобретает значение небывалое, как, например, обычное расписание поездов, становящееся для поэта «грандиознее Святого писания», как само мирозданье, превращающееся в «страсти разряды, человеческим сердцем накопленной». И это все потому, что «сестра моя -.
У него другая забота и цель - не исказить в своем творчестве истинный голос действительности, суть жизни, во всей ее природно-общественной целостности. Его поэзия и проза - не летопись и не иллюстрация революционных перемен в России, а стремление услышать и передать «музыку революции» А. Блок , или, говоря словами О. Немудрено, что на фоне большинства советских писателей такая позиция выглядела несовременной, как бы сознательно аполитичной. В этом критика обвиняла Пастернака всегда, а со второй половины 30-х годов - все с большей настойчивостью и озлоблением. Однако поссорить Пастернака с эпохой, отлучить от нее никому не удалось. Поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт».
В пору своей наибольшей известности и растущей славы середина 20 - середина 30 годов наряду с лирическими книгами «Темы и вариации» 1923 , «Стихи разных лет» 1929 Пастернак создает лиро-эпические поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт» 1926-1927 , «Высокая болезнь» 1928 , стихотворный роман «Спекторский» 1931. Среди произведений крупной формы особенно выделяются поэмы, посвященные революции 1905 года - волнениям разных слоев общества и бунту моряков Черноморского флота, который возглавил лейтенант Шмидт. А с другой стороны, еще раз убеждали в том, что Пастернак не изменял своих взглядов на революцию. В поэме «Девятьсот пятый год» революция изображается как стихия, подобная зимнему снежному вихрю. Она втягивает в свое стремительное движение все и всех-и природу, и людей. С полным правом эту оценку можно отнести и к другой историко-революционной поэме Пастернака - «Лейтенант Шмидт». Между ними немало общего в художественном изображении эпохи, но здесь революция 1905 года показана через судьбу одного из многих ее рядовых участников.
Шмидт сознательно и добровольно жертвовал своим благополучием, карьерой, большой любовью и даже жизнью: революция стала для него велением судьбы, зовом великой стихии жизни, и он повиновался этому «избранию», участвуя в матросском восстании. На суде он скажет об этом открыто и с гордостью: Я тридцать лет вынашивал Любовь к родному краю, И снисхожденья вашего Не жду и не теряю... В те дни, - а вы их видели, И помните, в какие, - Я был из ряда выделен Волной самой стихии. Не встать со всею родиной Мне было б тяжелее, Но дороге пройденной Теперь не сожалею... Я знаю, что столб, у которого Я стану, будет гранью Двух разных эпох истории, И радуюсь избранью... Блока, В. Маяковского, С.
Вероятно, это объясняется тем, что первая русская революция была, в представлении поэта, подлинно народным движением, не связанным с большевизмом в такой степени, как революция Октябрьская. Против власти. Начинается, несмотря на признание его таланта, и расхождение поэта с фальшиво-парадной сталинской эпохой, когда красивыми лозунгами и обещаниями прикрывали насильст венную коллективизацию, политические процессы, полное удушение творческой свободы художника. В 1933 году была запрещена его автобиографическая книга «Охранная грамота», в которой были высказаны взгляды на искусство и общественное назначение поэта, как оказалось, слишком «субъективные», а попросту - противоречащие партийной политике в области художественной литературы. Но и выступая на первом Всесоюзном съезде советских писателей в августе 1934 года Пастернак стоял на своем, призывая к творческой независимости художника: «Если кому-нибудь из нас улыбнется счастье, будем зажиточными, но да минует нас опустошающее человека богатство. Я ничем не завоевал права пользоваться ее выражениями. При огромном тепле, которым окружает нас народ и государство, слишком велика опасность стать социалистическим сановником.
Подальше от этой ласки во имя ее прямых источников, во имя большой и плодотворной любви к родине». В годы всеобщего страха Пастернак мужественно вступался за безвинно арестованных людей. Именно поэтому Пастернаку звонил Сталин, уклонившийся однако от прямого разговора о «жизни и смерти». В другой раз он публично заявил, что не согласен с обвинительными статьями «Правды» по поводу Шостаковича. С этого времени усиливается критическая кампания против писателя, имя его становится все более запретным, а знакомство с ним - политически опасным. Он до самой смерти, в мае 1960 года, оставался «равным самому себе», никогда не отступая от своего заветного творческого идеала - «быть живым, живым и только, живым и только до конца». В трудные 30 годы лирика в творчестве Пастернака отходит на второй план.
Пастернак был не только замечательным поэтом, но и прозаиком. Кроме автобиографической прозы «Охранная грамота», «Люди и положения», известны его повесть «Детство Люверс» и рассказы. Стихотворение относительно прозы - это то же, что этюд относительно картины. Поэзия мне представляется большим литературным этюдником». С самого начала литературной деятельности им владела мечта о книге, которая должна быть «куском горячей, дымящейся совести-и больше ничем». Такой книгой стал роман «Доктор Живаго», над которым Пастернак работал примерно с 1945-го по 1955 год. Пастернак писал правду о своей трагической эпохе, стремился понять смысл истории, место и назначение человека в ней.
В этой книге зрелого мастера высказаны самые заветные его мысли, вся она проникнута трепетным восхищением перед чудом жизни, природы, любви и творчества, вся протестует против насилия и несправедливости, против удушения свободы мысли и чувства. А потому, несмотря на вымышленных героев, читается как исповедь большого художника и гражданина, разоблачающего «историческую порчу» времени. В густо населенном романе более других запоминаются и волнуют образы Юрия Андреевича Живаго и Лары Антиповой, образы двух прекрасных русских людей, несчастных в жизни и трагически счастливых в своей любви. Юрий Живаго - по образованию врач, но в душе поэт и философ, мечтающий о литературе, пишущий стихи. Политика ничего не говорит мне. Я не люблю людей, безразличных к истине... К добру надо привлекать добром».
Юрий Андреевич не кабинетный человек, оторванный от жизни. Он прошел через первую мировую войну, мерз и голодал вместе с семьей в годы военного коммунизма, был захвачен как врач партизанами, своими глазами видел зверства красных и белых, потерял семью, которая была вынуждена бежать от Советской власти за границу, как и его возлюбленная Лара. Не менее тяжелые испытания выпали и надолго Лары, судьба которой была изломана еще в юности. Муж ее-Павел Антипов - перешел на сторону красных, но, несмотря на все заслуги перед ними, вынужден был тоже превратиться в беглеца и, скрываясь от преследований и ареста, кончил жизнь самоубийством. Лара с маленькой дочерью бедствовала в далеком уральском городке, ничего не зная об участи мужа. Недолгой была ее совместная жизнь с Живаго: угроза красного террора заставила их расстаться и, как оказалось, навсегда. Обычные судьбы обычных людей того времени, но сколько в них горечи и красоты, сколько высокой человечности в их любви!
Но ведь у нас действительно нет выбора. Называй ее как хочешь, гибель действительно стучится в наши двери. Только считанные дни в нашем распоряжении. Воспользуемся же ими по-своему. Потратим их на проводы жизни, на последнее свидание перед разлукою. Ты недаром стоишь у конца моей жизни, потаенный, запретный мой ангел, под небом войн и восстаний, ты когда-то под мирным небом детства так же поднялась у ее начала... И вот доктор один, сани только что увезли Лару и ее дочь.
Вскоре ее арестовали, и она, видимо, как многие русские интеллигенты, погибла в сталинских лагерях. Но суть не только в этом.
Человеческие законы цивилизации кончились. В силе были звериные» [Пастернак, 2010, c. Лара: «Что делается сейчас с жизнью вообще... Всё производное, налаженное, всё относящееся к обиходу, человеческому гнезду и порядку, всё это пошло прахом вместе с переворотом всего общества и его переустройством. Всё бытовое опрокинуто и разрушено» [Пастернак, 2010, c. Историю Живаго ощущает как данность. Стараясь не участвовать в переделке мира, Живаго тем не менее не является посторонним наблюдателем. Его позицию можно было бы сравнить с позицией М.
В романе «Доктор Живаго» Пастернак возрождает идею самоценности человеческой личности. Личное преобладает в повествовании. Жанру этого романа, который условно можно определить как прозу лирического самовыражения, подчинены все художественные средства. В романе существует как бы два плана: внешний, повествующий об истории жизни доктора Живаго, и внутренний, отражающий духовную жизнь героя. Автору важнее передать не события жизни Юрия Живаго, а его духовный опыт. Поэтому главная смысловая нагрузка в романе переносится с событий и диалогов героев на их монологи. В романе отражена жизненная история сравнительно небольшого круга лиц, нескольких семей, соединенных отношениями родства, любви, личной близости. Судьба доктора Живаго и его близких - это история людей, чья жизнь выбита из колеи, разрушена стихией революции. Пастернак говорит, что все происходившее в те годы в России, было насилием над жизнью, противоречило ее естественному ходу. Отказ от прошлого оборачивается отказом от вечного, от нравственных ценностей.
Таким образом, идея жизни противопоставлена идее неживого, мёртвого, неприродного, искусственного, поэтому Юрий Живаго уклоняется от насилия истории. По его мнению, событий революции нельзя избежать, в них можно вмешиваться, но их нельзя изменить. Новизна пастернаковского решения связана с тем, что им отвергается традиционное трагическое разрешение конфликта по причине невозможности героя идейно соответствовать грандиозности событий. В концепции его романа выявлена ущербность самого революционного процесса, пренебрежение в ходе его как сложившимся в веках представлениями об истинной человечности, так и возможностей отдельной человеческой личности в ее самостоятельном революционном перерождении. Наверное … я еще должен благословлять вас и спасибо вам говорить за свою неволю, за то, что вы освободили меня от семьи, от сына, от дома, от дела, от всего, что мне дорого и чем я жив ». Пастернака открыл мне революцию с новой, очень важной стороны , с позиции прав личности, прав каждого человека. Чем отличается изображение революции и Гражданской войны в этой книге от того, что я встречала раньше? Это не видение войны из состояния красных, как в «разгроме», «Чапаеве», «Школе» и десятках других произведений. Это не изображение из состояния белых, как в « Тихом Доне » М. Шолохова, «Хождение по мукам» А.
Толстого, пьесах «Бег», «Дни Турбиных» М. Булгакова и других. Нет, это рассказ глазами человека, не хочет вмешиваться в братоубийственную войну , которой чужда жестокость, который хочет жить с семьей, любить и быть любимым, лечить людей, писать стихи: … Если только можно, Отче, чашу эту мимо пронеси. Так писал он в одном из стихотворений, выражая свое отношение к революции и к войне. Юрий Андреевич Живаго — сын миллионера, разорившийся, покончившего с собой. Мать рано умерла. Воспитывался у дяди, который был человеком «свободного, лишенного предубеждения против чего бы то ни было необычным … у него было дворянское чувство равенства со всем живущим …». Окончив блестяще университет, Юрий женится на любимой девушке Тоне, дочери профессора и внучке деятельного фабриканта. Затем любимая работа. Он становится прекрасным врачом.
Еще в университете проснулась у него любовь к поэзии и философии. Рождается сын. Все, кажется, прекрасно. Но неизбежно прерывается война. Юрий едет на фронт врачом. Первая мировая война — канун и источник событий еще более кровавых, страшных, переломных. Героиня романа Лариса считает, что война «вызывала все, всех ушедших, доныне постигают наше поколение несчастий». Эту мысль автор подтверждает судьбой многих героев. Об одном, большевики Тарасюка, мастера-золотые руки, он рассказывает: «То же самое случилось с ним на войне. Изучил и ее, как всякое ремесло … Всякое дело у него становилось страстью.
Полюбил и военное. Видит, оружие — это сила, вывозит его. Самому захотелось стать силой. Вооруженная человек — это уже не просто человек. В старину такие шли из стрельцов в разбойники. Отними у него теперь винтовку, попробуй ». Очень характерна судьба одного красного партизана Памфила Палих. Он открыто признается Юрию Андреевичу: «Много я вашего брата в расход пустил, много на мне крови господской, офицерской, и хоть бы что. Имени не помню, вся водой розтекася. Оголець у меня один из головы не идет, огольца одного стукнул, забыть не могу, за что я парня погубил?
Рассмешил, вморив он меня. Со смеху застрелил, с дуру. Это было еще до Октябрьской революции. И ведь Памфил тоже начинает с мировой войны. Но видно, жестокость не для всех проходит даром. Страшная его судьба. Чувствуя возмездие за сделанное, он начинает сходить с ума в тревоге за жену и детей. Наконец, обезумев, убивает всю семью, которую любил безумно. Страшно кончается и жизнь Антипова-Стрельникова, который был учителем, добровольцем взбежал на фронт в первую мировую. В Гражданскую он стал военачальником, слава его гремела по Сибири и Урала.
Разочарование озлобили его. Революция его вооружила ». Но Стрельников не был партийцем, истинные лидеры революции не любили его. Поэтому, когда он исполнил свою роль, его хотят подвергнуть трибунала. Затравленный преследованиями, он признается Живаго: «А мы жизнь приняли как военный поход, мы камни переворачивали ради тех, кого любили. И хотя мы не принесли им ничего, кроме горя, мы волоском их не обидели, потому что оказались еще большими мучениками, чем они ». Так объясняется нелепость скольких жертв.
Но я бы хотел остановиться на проблеме взаимоотношения интеллигенции и революции.
Во-вторых, это произведение потрясает своим художественным своеобразием; а между тем «Доктор Живаго» даже не роман. Перед нами род автобиографии, в которой удивительным образом отсутствуют внешние факты, совпадающие с реальной жизнью автора. Пастернак пишет о самом себе, но пишет как о постороннем человеке, он придумывает себе судьбу, в которой можно было бы наиболее полно раскрыть перед читателем свою внутреннюю жизнь. Как уже было сказано выше, я бы хотел остановиться на проблеме интеллигенции и революции, ибо, как мне кажется, именно в ней наиболее полно раскрываются интереснейшие моменты романа. В романе главная действующая сила — стихия революции. Сам же главный герой никак не влияет и не пытается влиять на нее, не вмешивается в ход событий. Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы! Простой, без обиняков, приговор вековой несправедливости, привыкшей, чтобы ей кланялись, расшаркивались перед ней и приседали».
В том, что это так без страха доведено до конца, есть что-то национально близкое, издавна знакомое. Что-то от безоговорочной светоносности Пушкина, от невиляющей верности фактам Толстого… Главное, это гениально! Если бы перед кем-нибудь поставили задачу создать новый мир, начать новое летосчисление, он бы обязательно нуждался в том, чтобы ему сперва очистили соответствующее место. Он бы ждал, чтобы сначала кончились старые века, прежде чем он приступил к постройке новых, ему нужно было бы круглое число, красная строка, неисписанная страница. Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без наперед подобранных сроков, в первые подвернувшиеся будни, в самый разгар курсирующих по городу трамваев. Это всего гениальнее. Так неуместно и несвоевременно только самое великое». Эти слова в романе едва ли не самые важные для понимания Пастернаком революции.
Во-первых, они принадлежат Живаго, им произносятся, а следовательно, выражают мысль самого Пастернака. Во-вторых, они прямо посвящены только что совершившимся и еще не вполне закончившимся событиям Октябрьской революции. И в-третьих, объясняют отношения передовой интеллигенции и революции: «…откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины…» Революция — это и есть откровение, и как и всякая данность, не подлежит обычной оценке, оценке с точки зрения сиюминутных человеческих интересов. Революции нельзя избежать, в ее события нельзя вмешаться. То есть вмешаться можно, но нельзя поворотить. Неизбежность их, неотвратимость делает каждого человека, вовлеченного в их водоворот, как бы безвольным.
Содержание
- Пастернак и революция (Пастернак)
- ЖЗЛ: Борис Пастернак. Юбилею посвящается…
- Похожие работы
- Дмитрий Быков о Борисе Пастернаке. Критические зам
Публицистика первых лет революции (темы, проблемы)
Образ нарастающей революции у Пастернака и Солженицына. Один из центральных эпизодов романа «Доктор Живаго», в котором смыкаются его сюжетные линии и исторические. Роман «Доктор Живаго» занимает центральное место в творчестве писателя, ему Пастернак посвятил лучшие годы своей жизни. Благодаря этому произведению Бориса Пастернака, революция открылась мне с новой, очень важной стороны, с позиции прав личности, прав. ВЛИЯНИЕ ИТАЛИИ НА ТВОРЧЕСТВО ПАСТЕРНАКА Корольков Р.В. Начиная с этой оговорки, Ходасевич занимает радикально негативную позицию по отношению к творчеству Пастернака. Пастернак желает высказать свое отношение к революции, описать свои душевные переживания, которые переполняли сердце.
Нобелевский лауреат — изгой. Как советская власть давила Пастернака
Обслуга новой буржуазии берёт реванш за поражение во времена Союза, и с энтузиазмом полуграмотных выскочек, требует от российского общества единомыслия и единоначалия, отвечающего взглядам этого возродившегося лакейского сословия! Быков, на многих страницах, сравнивает творчество Мандельштама и Ахматовой с одной стороны и Пастернака и тем паче Маяковского, с другой. И по Быкову получается, что поэты "ювелиры слова", намного более достойны уважения и славы, чем те, кто осознавал свою зависимость и благодарность перед народом-тружеником. Часто эти "ювелиры" стояли на стороне свергнутого сословия буржуа, а потому признаются гениями и подлинными поэтами... Для меня до сих пор непонятна фигура Мандельштама в советской поэзии, но для Ахматовой и тем самым для Быкова, сравнение творчества Мандельтама и Пастернака, всегда было на стороне первого. Ахматова предпочитала кофе чаю, а Мандельштам кошку собаке, и из этого факта, Быков, вдруг делает далеко идущие идеологические выводы. Но я не вижу причины противостояния - чай бывает так же хорош, как плох кофе, а так же собака может сочетаться с кошкой, без натужного их противопоставления, вполне притянутого за уши и искусственного. Так же бессмысленно сравнивать допустим Быкова с Кайфой, который был за государство порядка и строгого ограничения сословий, противопоставляя элиты, революционеру Иисусу Христу. Для Быкова, Мандельштам, с его ненавистью к России - "бездне шевелящейся под европейскими покровами", - ближе всего по духу. Тут чувствуется перекличка времён и тут, сквозь идеологию российских западников всех времён, просвечивает простое, лакейское самоуничижение: "Петербург Мандельштама - форпост Европы в России, остров Европы, именно "покров над бездной".
Москва по Мандельштаму" - пыточная столица, курва". В остальном "варварская столица, город без кислорода, без движения и развития, буддистский город без истории... Для Мандельштама, как и для болотных идеологов, сословное государство, где у власти стоят "жрецы-поэты" - это реальность которой они поклоняются, при этом требуя "уничтоженья" того, что их, праздных "борзописцев" спасает от гнева пошлой, рабочей толпы! Ситуация, становится похожа на предреволюционную, когда Гершензон в статье для "Вех" писал, что "интеллигенция" должна быть благодарна царскому правительству, защищающего тогдашних "образованцев" от гнева народа! То есть, они хотели бы демократии, но под водительством третьего сословия, а грамотности для народа, но в пределах восьми классов. Мандельштам, как и его последователи из болотной среды, оправдывают свои грехи недостатками времени, пытаясь лозунгом "власть творческой "элите"", скрыть позорный коллаборационизм с врагами страны, тягу к социальному иждивенчеству и незаслуженной элитарности. Я начинаю понимать, почему Быкову дали "русского Букера", за биографию Пастернака. Это произошло во многом потому, что русская культура, сегодня стала "культурой мировой скорби" по потерянному раю капитализма, стала носителем идеологии образованства, в которой антисоветизм и антисталинизм стали стержневыми понятиями. Мировоззрение "болота", можно проиллюстрировать цитатой - трезвым описанием данным самим Быковым: "Мандельштам как и Хлебников, - художник "отвлечённой свободы", отказывающийся признавать над собой диктат жизни, и эта - то выключенность из контекста, для Пастернака неприемлема; для него это - безответственность и детство...
Быков говорит: "Идеальной свободы - - мечтающейся Мандельштаму, свободы на грани произвола - в природе нет... То есть иными словами - свобода- это служение и добровольная дисциплина "артельно-хорового", "вдохновенно-затверженного". Здесь, Быков, сам выступает против "диктатуры сытых и образованных" и через анализ судьбы Пастернака показывает иллюзорность свободы от своего народа, от общества в котором поэт живёт. Пример Пастернака, долгое время был примером служения людям и протестом против вседозволенности "талантливым людям", таким как Ахматова, Цветаева, Мандельштам... Но, наряду с такими трезвыми и глубокими высказываниями, в тексте у Быкова иногда "проскальзывает" противоречивое неравноправие между фактами и признаниями из жизни Пастернака и собственными взглядами на историю Союза.
Его бронепоезд движется со всей доступной ему скоростью, беспощадно подавляя всякое сопротивление революции. Но и он также бессилен ускорить или замедлить торжество событий. В этом смысле Стрельников безволен так же, как и Живаго. Однако Живаго и Стрельников не только противопоставлены, но и сопоставлены, они, как говорится в романе, "в книге рока на одной строке". Что такое Россия для Живаго? Это весь окружающий его мир. Россия тоже создана из противоречий, полна двойственности. Живаго воспринимает ее с любовью, которая вызывает в нем высшее страдание. В одиночестве Живаго оказывается в Юрятине. И вот его чрезвычайно важные размышления-чувства: "…весенний вечер на дворе. Воздух весь размечен звуками. Голоса играющих детей разбросаны в местах разной дальности как бы в знак того, что пространство насквозь живое. И эта даль — Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предвидеть! О, как сладко существовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию, сказать это им самим в лицо! То ли это слова Пастернака, то ли Живаго, но они слиты с образом последнего и как бы подводят итог всем его блужданиям между двумя лагерями. Итог этих блужданий и заблуждений вольных и невольных — любовь к России, любовь к жизни, очистительное сознание неизбежности совершающегося.
Стоит заметить, что финальную метафору асеевской рецензии «свежий и светлый ливень, проливающийся на нас со страниц книги Пастернака» можно разглядеть в названии знаменитой критической статьи Цветаевой «Световой ливень», которая писалась почти одновременно [5]. Цветаевская оценка современного звучания книги Пастернака чрезвычайно близка оценкам советских критиков: «Летний день 17-го года жарок: в лоск — под топотом спотыкающегося фронта. Как же встретил Пастернак эту лавину из лавин — Революцию? Достоверных примет семнадцатого года в книге мало, при зорчайшем вслушивании, при учитывании тишайших умыслов — три, четыре, пять таких примет» [6]. Об этом же чуть позже напишет в своей рецензии Е. Зноско-Боровский: «Современность непосредственных отражений имеет немного. Керенский, и милиционер, — вот и все» [7]. Однако, как замечает Цветаева, дыхание времени ощущается в самой структуре, образной системе книги, поэт встретил его взметнувшейся копной в поле, «услышал — в стонущем бегстве дорог», постиг через природу. Этот цветаевский вердикт был почти в точности повторен в критической статье А. Бахраха, вышедшей в самом конце 1922 года в берлинской тогда газете «Дни». Второй, не менее важный, вопрос касается анализа поэтики, формулировки общих законов пастернаковского метода. Брюсов предложил самую емкую схему: «Стихи Б. Пастернака сразу производят впечатление чего-то свежего, еще небывалого: у него всегда своеобразный подход к теме, способность все видеть по-своему. В области формы — у него богатство ритмов, большею частью влитых в традиционные размеры, и та же новая рифма, создателем которой он может быть назван даже еще в большей степени, чем Маяковский. В творчестве языка Пастернак также осторожен, но, редко, сравнительно, прибегая к творчеству слов, он смел в новых синтаксических построениях и в оригинальности словоподчинений» [8]. О свежести взгляда Пастернака на привычные вещи еще более выразительно, но в том же самом ключе в июне 1922 года скажет живший тогда в Берлине И. Эренбург: «У Пастернака вместо смены декорации — пара новеньких глаз» [9]. Шкловский назвал бы этот прием «остранением». Для того, чтобы передать эту новизну ощущений, он занялся не изобретением слов, но их расстановкой. Магия Пастернака в его синтаксисе» [10]. Ту же тему усложненного синтаксиса затрагивает в «Световом ливне» Цветаева: «Захлебывание. Пастернак не говорит, ему некогда договаривать, он весь разрывается, — точно грудь не вмещает…» [12] Особенностью поэтической речи Пастернака она называет — прозаизацию. Как пишет Цветаева, «святой отпор Жизни — эстетству». С другой стороны, выстраивается оппозиционный ряд эстетствующих поэтов, творческий метод которых противопоставляется пастернаковскому «отпор эстетству». Асеев предостерегает читателя, испугавшегося трудности Пастернака: «Остерегайся, читатель, иллюзии легкости постижения: завтра ты о ней не вспомнишь, об этой легкой наживе. Она, как вода сквозь пальцы, уйдет, оставив пустыми руки. Сколько их за твою жизнь прошло сквозь пальцы. Бальмонт, Северянин и десятки других. Вспоминаешь ли ты их теперь? А ведь их легко было усвоить» [14]. То же сочетание имен появляется в рецензии Эренбурга: «Пастернак в современной поэзии — кряж чистой лирики. Вспомним — помимо идей, образов, чувствований, есть оголенность лирического волнения, захлебывание самой стихией поэзии. Это — не следует смешивать с внешней музыкальностью Бальмонта точнее, Игоря Северянина ». Как чуждые Пастернаку обозначает Бахрах обе линии — Маяковского с одной стороны и Бальмонта-Северянина с другой: «Местами неоспоримо влияние Маяковского, а то проскользнут следы Бальмонто-Северянинской линии, но это лишь вспышки, которые быстро потухают — и тогда вырастает настоящий своеобразный Пастернак…» [15] Сообщая С. Боброву о выходе своей четвертой книги «Темы и варьяции» в самом начале 1923 года, Пастернак с горечью писал: «Лично я книжки не люблю, ее кажется доехало стремленье к понятности». Пастернак не мог не оценить абсолютно противоположного и адекватного его собственному мнения первых критиков. Так, Черняк считал, что она стала первой зрелой книгой Пастернака в сравнении с его ранними футуристическими книгами.
Произведение было запрещено к печати из-за критического отношения Пастернака к Октябрьской революции. Негативное отношение к роману сложилось и в официальной литературной среде. Главный редактор журнала "Новый мир" Константин Симонов при отказе в публикации "Доктора Живаго" заявил: "Нельзя давать трибуну Пастернаку! К осени 1957 года писатель понял, что он не дождётся издания романа в России, и тайно предоставил издателю право напечатать итальянский перевод. Уже 23 ноября на книжных полках Италии появился роман "Доктор Живаго", следом книгу опубликовали во Франции. Советская власть не знала, что делать: роман уже вышел на 23 языках, среди которых был даже язык индийской народности. Поэтому было решено никаких действий по отношению к Пастернаку пока не предпринимать. Секретарь Нобелевского фонда Андерс Эстерлинг отправил Пастернаку телеграмму с поздравлением и пригласил на вручение премии 10 декабря в Стокгольме. Пастернак ответил кратко: "Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлён, смущён". Как это было бы красиво и содержательно сказано! Победа казалась нам такой полной и прекрасной. Но вышедшими на следующее же утро газетами наши мечты были посрамлены и растоптаны", — сын писателя Евгений Пастернак. Признать, что присуждение Нобелевской премии роману Пастернака, в котором клеветнически изображается Октябрьская социалистическая революция, советский народ, совершивший эту революцию, и строительство социализма в СССР, является враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны. Подготовить и опубликовать в "Правде" фельетон, в котором дать резкую оценку самого романа Пастернака, а также раскрыть смысл той враждебной кампании, которую ведёт буржуазная печать в связи с присуждением Пастернаку Нобелевской премии. Организовать и опубликовать выступление виднейших советских писателей, в котором оценить присуждение премии Пастернаку как стремление разжечь холодную войну. Пастернак этого ещё не знал, 24 октября он отмечал с друзьями семьи именины своей жены Зинаиды Николаевны и известие о присуждении Нобелевской премии. Ему было поручено уговорить лауреата отказаться от премии. Во время разговора на повышенных тонах Федин заявил, что если Пастернак не откажется от премии, то последствия непредсказуемы. Но писатель твёрдо стоял на своём: от Нобелевской премии он отказываться не будет. После этого разговора Пастернак потерял сознание и все последующие дни не читал газет. Это было правильное решение. Давид Заславский, который давно недолюбливал Пастернака, написал статью "Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка", опубликованную в "Правде" 26 октября: "Захлебываясь от восторга, антисоветская печать провозгласила роман "лучшим" произведением текущего года, а услужливые холопы крупной буржуазии увенчали Пастернака Нобелевской премией". В то же время студенты-добровольцы из Литинститута вышли на демонстрацию с плакатом "Иуда, вон из СССР": карикатурно нарисовали Пастернака, рядом изобразили мешок с долларами, к которым писатель тянулся. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя". Автор "Доктора Живаго" из-за плохого самочувствия не смог приехать на заседание. Присутствовавшие писатели единодушно приняли решение исключить Пастернака из членов Союза советских писателей. Не изменила их вердикта и телеграмма от британских писателей, вступившихся за лауреата: "Мы глубоко встревожены судьбой одного из величайших поэтов и писателей мира Бориса Пастернака… Во имя той великой русской литературной традиции, которая стоит за вами, мы призываем вас не обесчестить эту традицию, подвергая гонениям писателя, почитаемого всем цивилизованным миром". Исключения Пастернака из Союза писателей советской власти было мало — генерал-полковник Владимир Семичастный предложил писателю на одном из докладов ЦК ВКЛСМ эмигрировать: "Свинья… никогда не гадит там, где кушает, никогда не гадит там, где спит. Поэтому если сравнить Пастернака со свиньёй, то свинья не сделает того, что он сделал. Он нагадил там, где ел, он нагадил тем, чьими трудами он живёт и дышит. А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического, по которому он так соскучился и о котором он в своём произведении высказался". Пастернак понимал, что у него нет другого выхода, как только отказаться от премии. Он написал в Шведскую академию: "В силу того значения, которое получила присуждённая мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ". Также по советам адвокатов из Всесоюзного агентства по охране авторских прав 31 октября Пастернак написал письмо Хрущёву. Из доклада т.
Сочинение Пастернак Б.Л. - Доктор Живаго
| Публицистика первых лет революции (темы, проблемы) | Роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» часто называют одним из самых сложных произведений в творчестве писателя. |
| Борис Пастернак: Гамлет русской литературы | Творчество с детства окружало будущего поэта. Отец Пастернака был членом Петербургской Академии художеств. |
| Сочинение на тему: Революция в романе Доктор Живаго, Пастернак | Этому произведению Пастернак посвятил свои лучшие годы литературной жизни и действительно создал шедевр, равного которому нет. |
| Человек и революция в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» | Текст научной работы на тему «ДОМАШНИЙ ОЧАГ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ И РЕВОЛЮЦИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ М. А. АЛДАНОВА, Б. Л. ПАСТЕРНАКА». |