Текст стиха: Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, в серебряные крылья Через весь широкий. Вылетев из Африки в апреле к берегам отеческой земли, длинным треугольником летели, утопая в небе, журавли.
Не тот ответ, который тебе нужен?
- Ответы и объяснения
- Навигация по записям
- Последние комментарии:
- Сегодня целый день идет снег...
- Николай Алексеевич Заболоцкий ( 1903-1958)
Журавли — Николай Заболоцкий
| Николай Заболоцкий, лучшие стихи, поэма, биография, фотогалерея, аудиофайлы | Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел важак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. |
| Журавли – Блог. Гузаля ***, пользователь Гузаля *** | My World Groups | Журавли — стихотворение поэта Н. Заболоцкого. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. |
| Журавли Вылетев из Африки в… | Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод Вёл вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. /. |
| Информация | Произведения русского писателя Николая Заболоцкого. |
| Информация | Обособленные обстоятельства, выраженные деепричастными оборотами: "Вылетев из Африки в апреле. К берегам отеческой земли"; "Утопая в небе"; "Вытянув серебряные крылья. Через весь широкий небосвод". |
Журавли — стихотворение поэта Н. Заболоцкого
Из 14 видов журавлей, насе ляющих Европу, Азию, Австралию, Африку и Север ную Америку, в нашем зоопарке представлено все го 3 вида. Журавлькрасавка Anthropoides virgo , распространенный в степных районах Европы, Средней и Центральной Азии, и обитатель саванн Африки — венценосный журавль Balearica regulorum gibbericeps. Последние годы красавки и даурцы у нас размножаются. Вне сомнения, журавли — одни из самих вер ных птиц. Если они составляют семью, то стараются сохранить ее до конца жизни. После прекрасных журавлиных танцев самка откладывает в гнездо 2 яйца, но выживает, как правило, всего лишь один птенец. Взрослыми птицы становятся на 4—5 году жизни. Живут до 50 лет. Журавли очень уязвимы, численность их в мире, к сожалению, снижается. Поэтому во многих странах, на территориях кото рых обитают журавли, приняты спецпрограммы по сохранению этих уникальных птиц.
Одним словом все сказано. И действительно, нет предела цветовой гамме и сочетанию цветов в горластой попугайной компании. Принадлежат они к отряду попугаеобразных, в котором насчитывается более 320 видов, распространенных в районах тропиков всей Земли. В основном попугаи ведут стайный образ жизни, стаями и гнездятся. Гнезда они устраивают не на видном месте, любят дупла, щели и даже норы. В среднем попугайная мамаша откладывает 2—5 белых яиц, и после 18—30 дней инкубации на свет появляются слепые, голые, прямо скажем, не красавцы птенцы, которые не 50 спешат покидать гнездо, развиваются достаточно медленно. У крупных попугаев дети только в 2—3 месяца пробуют переходить к самостоятельной жизни. Попугаи — гурманы. Любят они сладкие плоды, сочные побеги.
Некоторые из них в основном питаются нектаром цветов, для чего имеют язык щеточку. В зоопарках их рацион состоит из овощей и фруктов, зерна и орехов, различных видов каш и круто сваренных яиц. Удостоились чести быть изображенными на гербе и попугаи у государств Доминика и Сент Люсия. Настоящим раем для этих птиц являются Авст ралия и острова, расположенные возле нее.
Но когда под крыльями блеснуло Озеро, прозрачное насквозь, Черное зияющее дуло Из кустов навстречу поднялось. Луч огня ударил в сердце птичье, Быстрый пламень вспыхнул и погас, И частица дивного величья С высоты обрушилась на нас. Два крыла, как два огромных горя, Обняли холодную волну, И, рыданью горестному вторя, Журавли рванулись в вышину.
Заглянуть ещё раз в свои корни И понять, наконец, - почему Русский дух до сих пор так упорно Не даёт спать душе и уму. Но увидев под крыльями Питер, Задрожала в восторге душа, Словно дали ей водочки выпить И не взяли с неё ни гроша. А когда мы спустились на землю, Не успев даже сделать и шаг, Вдруг почудилось - трепетно внемлет И забыв все долги и обиды, Весь от встречи волненьем объят, Я с восторгом сквозь слёзы увидел Старой родины новый наряд. А когда нас везли по маршруту, Что до боли в груди был знаком, Захотелося мне, шалопуту, Срочно выйти, чтоб дальше пешком. И глазами лаская святыни И ловя гул немолчный толпы, Показалось мне из пустыни Вышел я после долгой ходьбы.
Где б он ни был, но в это мгновенье Здесь, в кино, я уверился вновь: Бесконечно людское терпенье, Если в сердце не гаснет любовь. Лишь ей, единственной, дано Души изменчивой приметы Переносить на полотно. Ты помнишь, как из тьмы былого, Едва закутана в атлас, С портрета Рокотова снова Смотрела Струйская на нас? Её глаза - как два тумана, Полуулыбка, полуплач, Её глаза - как два обмана, Покрытых мглою неудач. Соединенье двух загадок, Полувосторг, полуиспуг, Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук. Когда потёмки наступают И приближается гроза, Со дна души моей мерцают Её прекрасные глаза. Вон и старость, как ведьма глазастая, Притаилась за ветхой ветлой. Целый день по кустарникам шастая, Наблюдает она за тобой. Ты бы вспомнил, как в ночи походные Жизнь твоя, загораясь в борьбе, Руки девичьи, крылья холодные, Положила на плечи тебе. Милый взор, истомлённо-внимательный, Залил светом всю душу твою, Но подумал ты трезво и тщательно И вернулся в свою колею. Крепко помнил ты старое правило - Осторожно по жизни идти. Осторожная мудрость направила Жизнь твою по глухому пути. Пролетела она в одиночестве Где-то здесь, на задворках села, Не спросила об имени-отчестве, В золотые дворцы не ввела. Поистратил ты разум недюжинный Для каких-то бессмысленных дел. Образ той, что сияла жемчужиной, Потускнел, побледнел, отлетел. Вот теперь и ходи и рассчитывай, Сумасшедшие мысли тая, Да смотри, как под тенью ракитовой Усмехается старость твоя. Не дорогой ты шёл, а обочиной, Не нашёл ты пути своего, Осторожный, всю жизнь озабоченный, Неизвестно, во имя чего! Зародыш, выкормленный тучей, Он волновался, он кипел, И вдруг, весёлый и могучий, Ударил в струны и запел. И засияла вся дубрава Молниеносным блеском слёз, И листья каждого сустава Зашевелились у берёз. Натянут тысячами нитей Меж хмурым небом и землёй, Ворвался он в поток событий, Повиснув книзу головой. Он падал издали, с наклоном В седые скопища дубрав. И вся земля могучим лоном Его пила, затрепетав. Вы в той стране, где нет готовых форм, Где всё разъято, смешано, разбито, Где вместо неба - лишь могильный холм И неподвижна лунная орбита. Там на ином, невнятном языке Поёт синклит беззвучных насекомых, Там с маленьким фонариком в руке Жук-человек приветствует знакомых. Спокойно ль вам, товарищи мои? Легко ли вам? И всё ли вы забыли? Теперь вам братья - корни, муравьи, Травинки, вздохи, столбики из пыли. Теперь вам сёстры - цветики гвоздик, Соски сирени, щепочки, цыплята… И уж не в силах вспомнить вам язык Там наверху оставленного брата. Ему ещё не место в тех краях, Где вы исчезли, лёгкие, как тени, В широких шляпах, длинных пиджаках, С тетрадями своих стихотворений. По пустыной и голой аллее Шелестя облетевшей листвой, Отчего ты, себя не жалея, С непокрытой бредёшь головой? Жизнь растений теперь затаилась В этих странных обрубках ветвей, Ну, а что же с тобой приключилось, Что с душой приключилось твоей? Как посмел ты красавицу эту, Драгоценную душу твою, Отпустить, чтоб скиталась по свету, Чтоб погибла в далёком краю? Пусть непрочны домашние стены, Пусть дорога уводит во тьму, - Нет на свете печальней измены, Чем измена себе самому. Догорает, светясь терпеливо, Наша жизнь в заповедном краю, И встречаем мы здесь молчаливо Неизбежную участь свою. Но когда серебристые пряди Над твоим засверкают виском, Разорву пополам я тетради И с последним расстанусь стихом. Пусть душа, словно озеро, плещет У порога подземных ворот И багровые листья трепещут, Не касаясь поверхности вод. Государство смертей и рождений, Нескончаемой цепи звено, - В этом мире чудесных творений Сколь ничтожно и мелко оно! Но для бездн, где летят метеоры, Ни большого, ни малого нет, И равно беспредельны просторы Для микробов, людей и планет. В результате их общих усилий Зажигается пламя Плеяд, И кометы летят легкокрылей, И быстрее созвездья летят. И в углу невысокой вселенной, Под стеклом кабинетной трубы, Тот же самый поток неизменный Движет тайная воля судьбы. Там я звёздное чую дыханье, Слышу речь органических масс И стремительный шум созиданья, Столь знакомый любому из нас. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вёл вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. Но когда под крыльями блеснуло Озеро, прозрачное насквозь, Чёрное зияющее дуло Из кустов навстречу поднялось. Луч огня ударил в сердце птичье, Быстрый пламень вспыхнул и погас, И частица дивного величья С высоты обрушилась на нас. Два крыла, как два огромных горя, Обняли холодную волну, И, рыданью горестному вторя, Журавли рванулись в вышину. Только там, где движутся светила, В искупленье собственного зла Им природа снова возвратила То, что смерть с собою унесла: Гордый дух, высокое стремленье, Волю непреклонную к борьбе - Всё, что от былого поколенья Переходит, молодость, к тебе. А вожак в рубашке из металла Погружался медленно на дно, И заря над ним образовала Золотого зарева пятно. В зелёную рюмку микстуру Ему наливает жена. Как робко, как пристально-нежно Болезненный светится взгляд, Как эти кудряшки потешно На тощей головке висят! С утра он всё пишет да пишет, В неведомый труд погружён. Она еле ходит, чуть дышит, Лишь только бы здравствовал он. А скрипнет под ней половица, Он брови взметнет, - и тотчас Готова она провалиться От взгляда пронзительных глаз. Так кто же ты, гений вселенной? Подумай: ни Гёте, ни Дант Не знали любви столь смиренной, Столь трепетной веры в талант. О чём ты скребёшь на бумаге? Зачем ты так вечно сердит? Что ищешь, копаясь во мраке Своих неудач и обид? Но коль ты хлопочешь на деле О благе, о счастье людей, Как мог ты не видеть доселе Сокровища жизни своей? Покуда медлит сонное светило, В свои права вступает аммонал. Над крутизною старого откоса Уже трещат бикфордовы шнуры, И вдруг - удар, и вздрогнула берёза, И взвыло чрево каменной горы. И выдохнув короткий белый пламень Под напряженьем многих атмосфер, Завыл, запел, взлетел под небо камень, И заволокся дымом весь карьер. И равномерным грохотом обвала До глубины своей потрясена, Из тьмы лесов трущоба простонала, И, простонав, замолкнула она. Поёт рожок над дальнею горою, Восходит солнце, заливая лес, И мы бежим нестройною толпою, Подняв ломы, громам наперерез. Так под напором сказочных гигантов, Работающих тысячами рук, Из недр вселенной ад поднялся Дантов И, грохнув наземь, раскололся вдруг. При свете солнца разлетелись страхи, Исчезли толпы духов и теней. И вот лежит, сверкающий во прахе, Подземный мир блистательных камней. И всё черней становится и краше Их влажный и неправильный излом. О, эти расколовшиеся чаши, Обломки звёзд с оторванным крылом! Кубы и плиты, стрелы и квадраты, Мгновенно отвердевшие грома, - Они лежат передо мной, разъяты Одним усильем светлого ума. Ещё прохлада дышит вековая Над грудью их, ещё курится пыль, Но экскаватор, чёрный ковш вздымая, Уж сыплет их, урча, в автомобиль. Под непрерывный грохот аммонала, Весенними лучами озарён, Уже летел, раскинув опахала, Огромный, как ракета, махаон. Сиятельный и пышный самозванец, Он, как светило, вздрагивал и плыл, И вслед ему неслась толпа созданьиц, Подвесив тельца меж лазурных крыл. Кузнечики, согретые лучами, Отщёлкивали в воздухе часы, Тяжёлый жук, летающий скачками, Влачил, как шлейф, гигантские усы. И сотни тварей, на своей свирели Однообразный поднимая вой, Ползли, толклись, метались, пили, ели, Вились, как столб, над самой головой. И в куполе звенящих насекомых, Среди болот и неподвижных мхов, С вершины сопок, зноем опалённых, Вздымался мир невиданных цветов. Соперничая с блеском небосвода, Здесь, посредине хлябей и камней, Казалось, в небо бросила природа Всю ярость красок, собранную в ней. Над суматохой лиственных сплетений, Над ураганом зелени и трав Здесь расцвела сама душа растений, Огромные цветы образовав. Когда горят над сопками Стожары И пенье сфер проносится вдали, Колокола и сонные гитары Им нежно откликаются с земли. Есть хор цветов, не уловимый ухом, Концерт тюльпанов и квартет лилей. Быть может, только бабочкам и мухам Он слышен ночью посреди полей. В такую ночь, соперница лазурей, Вся сопка дышит, звуками полна, И тварь земная музыкальной бурей До глубины души потрясена. И, засыпая в первобытных норах, Твердит она уже который век Созвучье тех мелодий, о которых Так редко вспоминает человек. Подобье циклопического вала Пересекало древний мир тайги. Здесь, в первобытном капище природы, В необозримом вареве болот, Врубаясь в лес, проваливаясь в воды, Срываясь с круч, мы двигались вперёд. Нас ветер бил с Амура и Амгуни, Трубил нам лось, и волк нам выл вослед, Но всё, что здесь до нас лежало втуне, Мы подняли и вынесли на свет. В стране, где кедрам светят метеоры, Где молится берёзам бурундук, Мы отворили заступами горы И на восток пробились и на юг. Охотский вал ударил в наши ноги, Морские птицы прянули из трав, И мы стояли на краю дороги, Сверкающие заступы подняв. Пирамидальный склон воспламеня, Всю ночь над нами тлеют терриконы - Живые горы дыма и огня. Куда ни глянь, от края и до края На пьедесталах каменных пород Стальные краны, в воздухе ныряя, Свой медленный свершают оборот. И вьётся дым в искусственном ущелье, И за составом движется состав, И свищет ветер в бешеном веселье, Над Казахстаном крылья распластав. Какая сила дерзости и воли! Кто, чародей, в необозримом поле Воздвиг потомству эти города? Кто выстроил пролёты колоннад, Кто вылепил гирлянды на фронтонах, Кто средь степей разбил испепелённых Фонтанами взрывающийся сад? А ветер стонет, свищет и гудит, Рвёт вымпела, над башнями играя, И изваянье Ленина стоит, В седые степи руку простирая. И степь пылает на исходе дня, И тень руки ложится на равнины, И в честь вождя заводят песнь акыны, Над инструментом голову склоня. И затихают шорохи и вздохи, И замолкают птичьи голоса, И вопль певца из струнной суматохи, Как вольный беркут, мчится в небеса. Летит, летит, летит… остановился… И замер где-то в солнце… А внизу Переполох восторга прокатился, С туманных струн рассыпав бирюзу. Но странный голос, полный ликованья, Уже вступил в особый мир чудес, И целый город, затаив дыханье, Следит за ним под куполом небес. И Ленин смотрит в глубь седых степей, И думою чело его объято, И песнь летит, привольна и крылата, И, кажется, конца не будет ей. И далеко, в сиянии зари, В своих широких шляпах из брезента Шахтёры вторят звону инструмента И поднимают к небу фонари. Вослед ему летят сизоворонки, Головки на закат поворотив. И вот, ступив ногой на солончак, Стоит верблюд, Ассаргадон пустыни, Дитя печали, гнева и гордыни, С тысячелетней тяжестью в очах. Косматый лебедь каменного века, Он плачет так, что слушать нету сил, Как будто он, скиталец и калека, Вкусив пространства, счастья не вкусил. Закинув темя за предел земной, Он медленно ворочает глазами, И тамариск, обрызганный слезами, Шумит пред ним серебряной волной. И стрепет, вылетев из-под копыт, Шарахается в поле, как лазутчик, И солнце жжёт верхи сухих колючек, И на сто вёрст простор вокруг открыт. И Ленин на холме Караганды Глядит в необозримые просторы, И вкруг него ликуют птичьи хоры, Звенит домбра и плещет ток воды. И за составом движется состав, И льётся уголь из подземной клети, И ветер гонит тьму тысячелетий, Над Казахстаном крылья распластав. Разумной соразмерности начал Ни в недрах скал, ни в ясном небосводе Я до сих пор, увы, не различал. Как своенравен мир её дремучий! В ожесточённом пении ветров Не слышит сердце правильных созвучий, Душа не чует стройных голосов. Но в тихий час осеннего заката, Когда умолкнет ветер вдалеке. Когда, сияньем немощным объята, Слепая ночь опустится к реке, Когда, устав от буйного движенья, От бесполезно тяжкого труда, В тревожном полусне изнеможенья Затихнет потемневшая вода, Когда огромный мир противоречий Насытится бесплодною игрой, - Как бы прообраз боли человечьей Из бездны вод встаёт передо мной. И в этот час печальная природа Лежит вокруг, вздыхая тяжело, И не мила ей дикая свобода, Где от добра неотделимо зло. И снится ей блестящий вал турбины, И мерный звук разумного труда, И пенье труб, и зарево плотины, И налитые током провода. Так, засыпая на своей кровати, Безумная, но любящая мать Таит в себе высокий мир дитяти, Чтоб вместе с сыном солнце увидать. Я не умру, мой друг. Дыханием цветов Себя я в этом мире обнаружу. Многовековый дуб мою живую душу Корнями обовьёт, печален и суров. В его больших листах я дам приют уму, Я с помощью ветвей свои взлелею мысли, Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли И ты причастен был к сознанью моему. Над головой твоей, далёкий правнук мой, Я в небе пролечу, как медленная птица, Я вспыхну над тобой, как бледная зарница, Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой. Нет в мире ничего прекрасней бытия. Безмолвный мрак могил - томление пустое. Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я. Не я родился в мир, когда из колыбели Глаза мои впервые в мир глядели, - Я на земле моей впервые мыслить стал, Когда почуял жизнь безжизненный кристалл, Когда впервые капля дождевая Упала на него, в лучах изнемогая. О, я недаром в этом мире жил! И сладко мне стремиться из потёмок, Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок, Доделал то, что я не довершил. Всё труднее дышать, в небе облачный вал шевелится. Низко стелется птица, пролетев над моей головой. Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья, Человеческий шорох травы, вещий холод на тёмной руке, Эту молнию мысли и медлительное появленье Первых дальних громов - первых слов на родном языке. Так из тёмной воды появляется в мир светлоокая дева, И стекает по телу, замирая в восторге, вода, Травы падают в обморок, и направо бегут и налево Увидавшие небо стада. А она над водой, над просторами круга земного, Удивлённая, смотрит в дивном блеске своей наготы. И, играя громами, в белом облаке катится слово, И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы. В лесу под ногами гора серебра. Там чёрных деревьев стоят батальоны, Там ёлки как пики, как выстрелы - клёны, Их корни как шкворни, сучки как стропила, Их ветры ласкают, им светят светила. Там дятлы, качаясь на дубе сыром, С утра вырубают своим топором Угрюмые ноты из книги дубрав, Короткие головы в плечи вобрав. Рождённый пустыней, Колеблется звук, Колеблется синий На нитке паук. Колеблется воздух, Прозрачен и чист, В сияющих звёздах Колеблется лист. И птицы, одетые в светлые шлемы, Сидят на воротах забытой поэмы, И девочка в речке играет нагая И смотрит на небо, смеясь и мигая.
Информация
Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. Но когда под крыльями блеснуло Озеро, прозрачное насквозь, Черное зияющее дуло Из кустов навстречу поднялось. Луч огня ударил в сердце птичье, Быстрый пламень вспыхнул и погас, И частица дивного величья С высоты обрушилась на нас.
Мягкая и спокойная, девушка обладала стальной волей и чуть-чуть едким чувством юмора по отношению к жестокой бессмысленности этого мира. Угрюмые стены мрачно выделялись на фоне посветлевшего неба, освещенного выплывавшей из-за туч луной. Вода падала на землю и, прозрачная, веселая, быстро бежала куда-то влево. В каждую летнюю пору Герасим, несмотря на слепоту, ходил ловить перепелов.
Будет вымыта посуда. Юбиляр, спеша, засунет ноги в тапочки. Будут выпиты не вина - этой жизни половина или вся почти. Старость слева, старость справа, и уже плевать на славу и на почести. Юбилей - горячий признак, что уже маячит призрак одиночества, одиночества. Юбилеи, юбилеи... Снова осень на аллее, как пожарище. Шевелюры все белее у товарищей. Эту осень проживу я и вступлю в сороковую осень рыжую, и болезнью заболею, что зовется юбилеем, если выживу, если выживу... Друг до друга доползти среди мрака и разрухи — Это дохлый номер, но — две тоски ползут на брюхе, Так ползти им и ползти, от своей тоски иссохнуть, И осилить полпути, и на полпути издохнуть… Я скучаю по тебе, и, собой не докучая, Не пою теперь — скулю, не живу теперь — скучаю, А струна ещё туга, а перо ещё живое, А тоска, как волк в степи, на снегу сидит и воет… Гости Улизнув от дел насущных тихой сапой, я пойду сегодня в гости к маме с папой.
Круп имеет три подвида. Они живут ные из них доживают до 90 лет. Общеизвестна способность Размер птиц до 70 см. Гнездятся попугаев к подражанию челове в дуплах деревьев, как и боль ческой речи. Не только жако, шинство других видов ар. В клад амазоны и какаду удивляют нас, ке — 2 яйца, насиживание длится произнося целые предложения. Через сто дней При достаточной настойчивости птенец покидает гнездо. Эти дан учителя и талантливости ученика Солдатские ары ные мы получили при разведении можно научить говорить даже красных ар Ara macao в нашем зоопарке. Содер волнистого попугайчика. Каждая робьинообразных, насчитывающему около 4000 особь или партия особей, пересекающая границу, видов. Представителями данного отряда являются должна иметь специальный сертификат. Для наи амадины из ЮгоВосточной Азии, чижи, овсянки, зяб более редких попугаев выдают два сертификата — лики из наших лесов и наша домашняя канарейка. Брем Канарейку из1за моря Привезли, и вот она Золотая стала с горя, Тесной клеткой пленена. Птицей вольной, изумрудной Уж не будешь — как ни пой Про далекий остров чудный Над трактирною толпой! Заболоцкий 51 Zoo02. Старая пара воронов Corvus corax прожила в зоопарке 25 лет. Звали птиц Вася и Фрося. Каж дый год наша Фрося пробовала строить гнездо. Но Васю радость семейной жизни не прельщала. Он увлечен звукоподражанием человеческому голосу, лаю собаки и какимто механическим звукам. Как жаль, что они остались только в нашей памяти… Если вежливым с ним быть, Он расскажет жизни нить: Был Василием он назван, Ремеслом разнообразным В своей жизни промышлял И науку познавал. Занимался мародерством, От совы бежал с проворством. Если сыр он добывал, То его не выпускал, Несмотря на лисью лесть...
Журавли — стихотворение поэта Н. Заболоцкого
1 Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. 5 Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. 15.08.2006 11:28 Page 49 Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Николай Заболоцкий — Журавли. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. Николай Заболоцкий — Журавли. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ.
Вылетев из Африки в апреле (Николай Заболоцкий)
Текст стиха: Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, в серебряные крылья Через весь широкий. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Обособленные обстоятельства, выраженные деепричастными оборотами: "Вылетев из Африки в апреле. К берегам отеческой земли"; "Утопая в небе"; "Вытянув серебряные крылья. Через весь широкий небосвод". Николай Алексеевич Заболоцкий «Журавли» Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. (1)Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, (2)Утопая в небе, журавли. (3)Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья. Вылетев из Африки в апреле к берегам отеческой земли, длинным треугольником летели, утопая в небе, журавли. Запятыми выделены два деепричастных оборота.
Николай Заболоцкий, новое:
- Николай Заболоцкий — Журавли: Стих
- Журавли - Заболоцкий Н. А. - Поэзия - Каталог статей - bibliotechka
- Откройте свой Мир!
- Погорельский А.
Русские стихи
| Заболоцкий Н.А. «Журавли» | 556046 ответов - 388270 раз оказано помощи. Обособленные обстоятельства: вылетев из Африки в апреле, утопая в небе, вытянув серебряные крылья. |
| Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли | Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вёл вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. |
Николай Заболоцкий — Журавли: Стих
Только там, где движутся светила, В искупленье собственного зла Им природа снова возвратила То, что смерть с собою унесла: Гордый дух, высокое стремленье, Волю непреклонную к борьбе — Все, что от былого поколенья Переходит, молодость, к тебе. А вожак в рубашке из металла Погружался медленно на дно, И заря над ним образовала Золотого зарева пятно.
Здравствуй, мама. Не волнуйся. Я с тобою. Я накормлен. Я ухожен.
Я не болен. Славой мечен. Горьким опытом учен. Не волнуйся ни о чем. День сегодня богоданный, вербный, майский… С лиц сползают озабоченности маски и все взрослые, как дети, там и тут почему-то к мамам с папами идут.
Двум мальчуганам, сверстникам её, Сегодня мальчики, не торопясь к обеду, Гоняют по двору, забывши про неё, Она ж за ними бегает по следу. Чужая радость так же, как своя, Томит её и вон из сердца рвётся, И девочка ликует и смеётся, Охваченная счастьем бытия.
Ни тени зависти, ни умысла худого Ещё не знает это существо. Ей всё на свете так безмерно ново, Так живо всё, что для иных мертво!
Луч огня ударил в сердце птичье, Быстрый пламень вспыхнул и погас, И частица дивного величья С высоты обрушилась на нас. Два крыла, как два огромных горя, Обняли холодную волну, И, рыданью горестному вторя, Журавли рванулись в вышину. Только там, где движутся светила, В искупленье собственного зла Им природа снова возвратила То, что смерть с собою унесла: Гордый дух, высокое стремленье, Волю непреклонную к борьбе - Всё, что от былого поколенья Переходит, молодость, к тебе. А вожак в рубашке из металла Погружался медленно на дно, И заря над ним образовала Золотого зарева пятно.
В зелёную рюмку микстуру Ему наливает жена. Как робко, как пристально-нежно Болезненный светится взгляд, Как эти кудряшки потешно На тощей головке висят! С утра он всё пишет да пишет, В неведомый труд погружён. Она еле ходит, чуть дышит, Лишь только бы здравствовал он. А скрипнет под ней половица, Он брови взметнет, - и тотчас Готова она провалиться От взгляда пронзительных глаз. Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гёте, ни Дант Не знали любви столь смиренной, Столь трепетной веры в талант. О чём ты скребёшь на бумаге? Зачем ты так вечно сердит? Что ищешь, копаясь во мраке Своих неудач и обид? Но коль ты хлопочешь на деле О благе, о счастье людей, Как мог ты не видеть доселе Сокровища жизни своей? Покуда медлит сонное светило, В свои права вступает аммонал.
Над крутизною старого откоса Уже трещат бикфордовы шнуры, И вдруг - удар, и вздрогнула берёза, И взвыло чрево каменной горы. И выдохнув короткий белый пламень Под напряженьем многих атмосфер, Завыл, запел, взлетел под небо камень, И заволокся дымом весь карьер. И равномерным грохотом обвала До глубины своей потрясена, Из тьмы лесов трущоба простонала, И, простонав, замолкнула она. Поёт рожок над дальнею горою, Восходит солнце, заливая лес, И мы бежим нестройною толпою, Подняв ломы, громам наперерез. Так под напором сказочных гигантов, Работающих тысячами рук, Из недр вселенной ад поднялся Дантов И, грохнув наземь, раскололся вдруг. При свете солнца разлетелись страхи, Исчезли толпы духов и теней.
И вот лежит, сверкающий во прахе, Подземный мир блистательных камней. И всё черней становится и краше Их влажный и неправильный излом. О, эти расколовшиеся чаши, Обломки звёзд с оторванным крылом! Кубы и плиты, стрелы и квадраты, Мгновенно отвердевшие грома, - Они лежат передо мной, разъяты Одним усильем светлого ума. Ещё прохлада дышит вековая Над грудью их, ещё курится пыль, Но экскаватор, чёрный ковш вздымая, Уж сыплет их, урча, в автомобиль. Под непрерывный грохот аммонала, Весенними лучами озарён, Уже летел, раскинув опахала, Огромный, как ракета, махаон.
Сиятельный и пышный самозванец, Он, как светило, вздрагивал и плыл, И вслед ему неслась толпа созданьиц, Подвесив тельца меж лазурных крыл. Кузнечики, согретые лучами, Отщёлкивали в воздухе часы, Тяжёлый жук, летающий скачками, Влачил, как шлейф, гигантские усы. И сотни тварей, на своей свирели Однообразный поднимая вой, Ползли, толклись, метались, пили, ели, Вились, как столб, над самой головой. И в куполе звенящих насекомых, Среди болот и неподвижных мхов, С вершины сопок, зноем опалённых, Вздымался мир невиданных цветов. Соперничая с блеском небосвода, Здесь, посредине хлябей и камней, Казалось, в небо бросила природа Всю ярость красок, собранную в ней. Над суматохой лиственных сплетений, Над ураганом зелени и трав Здесь расцвела сама душа растений, Огромные цветы образовав.
Когда горят над сопками Стожары И пенье сфер проносится вдали, Колокола и сонные гитары Им нежно откликаются с земли. Есть хор цветов, не уловимый ухом, Концерт тюльпанов и квартет лилей. Быть может, только бабочкам и мухам Он слышен ночью посреди полей. В такую ночь, соперница лазурей, Вся сопка дышит, звуками полна, И тварь земная музыкальной бурей До глубины души потрясена. И, засыпая в первобытных норах, Твердит она уже который век Созвучье тех мелодий, о которых Так редко вспоминает человек. Подобье циклопического вала Пересекало древний мир тайги.
Здесь, в первобытном капище природы, В необозримом вареве болот, Врубаясь в лес, проваливаясь в воды, Срываясь с круч, мы двигались вперёд. Нас ветер бил с Амура и Амгуни, Трубил нам лось, и волк нам выл вослед, Но всё, что здесь до нас лежало втуне, Мы подняли и вынесли на свет. В стране, где кедрам светят метеоры, Где молится берёзам бурундук, Мы отворили заступами горы И на восток пробились и на юг. Охотский вал ударил в наши ноги, Морские птицы прянули из трав, И мы стояли на краю дороги, Сверкающие заступы подняв. Пирамидальный склон воспламеня, Всю ночь над нами тлеют терриконы - Живые горы дыма и огня. Куда ни глянь, от края и до края На пьедесталах каменных пород Стальные краны, в воздухе ныряя, Свой медленный свершают оборот.
И вьётся дым в искусственном ущелье, И за составом движется состав, И свищет ветер в бешеном веселье, Над Казахстаном крылья распластав. Какая сила дерзости и воли! Кто, чародей, в необозримом поле Воздвиг потомству эти города? Кто выстроил пролёты колоннад, Кто вылепил гирлянды на фронтонах, Кто средь степей разбил испепелённых Фонтанами взрывающийся сад? А ветер стонет, свищет и гудит, Рвёт вымпела, над башнями играя, И изваянье Ленина стоит, В седые степи руку простирая. И степь пылает на исходе дня, И тень руки ложится на равнины, И в честь вождя заводят песнь акыны, Над инструментом голову склоня.
И затихают шорохи и вздохи, И замолкают птичьи голоса, И вопль певца из струнной суматохи, Как вольный беркут, мчится в небеса. Летит, летит, летит… остановился… И замер где-то в солнце… А внизу Переполох восторга прокатился, С туманных струн рассыпав бирюзу. Но странный голос, полный ликованья, Уже вступил в особый мир чудес, И целый город, затаив дыханье, Следит за ним под куполом небес. И Ленин смотрит в глубь седых степей, И думою чело его объято, И песнь летит, привольна и крылата, И, кажется, конца не будет ей. И далеко, в сиянии зари, В своих широких шляпах из брезента Шахтёры вторят звону инструмента И поднимают к небу фонари. Вослед ему летят сизоворонки, Головки на закат поворотив.
И вот, ступив ногой на солончак, Стоит верблюд, Ассаргадон пустыни, Дитя печали, гнева и гордыни, С тысячелетней тяжестью в очах. Косматый лебедь каменного века, Он плачет так, что слушать нету сил, Как будто он, скиталец и калека, Вкусив пространства, счастья не вкусил. Закинув темя за предел земной, Он медленно ворочает глазами, И тамариск, обрызганный слезами, Шумит пред ним серебряной волной. И стрепет, вылетев из-под копыт, Шарахается в поле, как лазутчик, И солнце жжёт верхи сухих колючек, И на сто вёрст простор вокруг открыт. И Ленин на холме Караганды Глядит в необозримые просторы, И вкруг него ликуют птичьи хоры, Звенит домбра и плещет ток воды. И за составом движется состав, И льётся уголь из подземной клети, И ветер гонит тьму тысячелетий, Над Казахстаном крылья распластав.
Разумной соразмерности начал Ни в недрах скал, ни в ясном небосводе Я до сих пор, увы, не различал. Как своенравен мир её дремучий! В ожесточённом пении ветров Не слышит сердце правильных созвучий, Душа не чует стройных голосов. Но в тихий час осеннего заката, Когда умолкнет ветер вдалеке. Когда, сияньем немощным объята, Слепая ночь опустится к реке, Когда, устав от буйного движенья, От бесполезно тяжкого труда, В тревожном полусне изнеможенья Затихнет потемневшая вода, Когда огромный мир противоречий Насытится бесплодною игрой, - Как бы прообраз боли человечьей Из бездны вод встаёт передо мной. И в этот час печальная природа Лежит вокруг, вздыхая тяжело, И не мила ей дикая свобода, Где от добра неотделимо зло.
И снится ей блестящий вал турбины, И мерный звук разумного труда, И пенье труб, и зарево плотины, И налитые током провода. Так, засыпая на своей кровати, Безумная, но любящая мать Таит в себе высокий мир дитяти, Чтоб вместе с сыном солнце увидать. Я не умру, мой друг. Дыханием цветов Себя я в этом мире обнаружу. Многовековый дуб мою живую душу Корнями обовьёт, печален и суров. В его больших листах я дам приют уму, Я с помощью ветвей свои взлелею мысли, Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли И ты причастен был к сознанью моему.
Над головой твоей, далёкий правнук мой, Я в небе пролечу, как медленная птица, Я вспыхну над тобой, как бледная зарница, Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой. Нет в мире ничего прекрасней бытия. Безмолвный мрак могил - томление пустое. Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я. Не я родился в мир, когда из колыбели Глаза мои впервые в мир глядели, - Я на земле моей впервые мыслить стал, Когда почуял жизнь безжизненный кристалл, Когда впервые капля дождевая Упала на него, в лучах изнемогая.
О, я недаром в этом мире жил! И сладко мне стремиться из потёмок, Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок, Доделал то, что я не довершил. Всё труднее дышать, в небе облачный вал шевелится. Низко стелется птица, пролетев над моей головой. Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья, Человеческий шорох травы, вещий холод на тёмной руке, Эту молнию мысли и медлительное появленье Первых дальних громов - первых слов на родном языке. Так из тёмной воды появляется в мир светлоокая дева, И стекает по телу, замирая в восторге, вода, Травы падают в обморок, и направо бегут и налево Увидавшие небо стада.
А она над водой, над просторами круга земного, Удивлённая, смотрит в дивном блеске своей наготы. И, играя громами, в белом облаке катится слово, И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы. В лесу под ногами гора серебра. Там чёрных деревьев стоят батальоны, Там ёлки как пики, как выстрелы - клёны, Их корни как шкворни, сучки как стропила, Их ветры ласкают, им светят светила. Там дятлы, качаясь на дубе сыром, С утра вырубают своим топором Угрюмые ноты из книги дубрав, Короткие головы в плечи вобрав. Рождённый пустыней, Колеблется звук, Колеблется синий На нитке паук.
Колеблется воздух, Прозрачен и чист, В сияющих звёздах Колеблется лист. И птицы, одетые в светлые шлемы, Сидят на воротах забытой поэмы, И девочка в речке играет нагая И смотрит на небо, смеясь и мигая. Петух запевает, светает, пора! Пролетев над поляною И людей увидав с высоты, Избрала деревянную Неприметную дудочку ты, Чтобы в свежести утренней, Посетив человечье жильё, Целомудренно бедной заутреней Встретить утро моё. Но ведь в жизни солдаты мы, И уже на пределах ума Содрогаются атомы, Белым вихрем взметая дома. Как безумные мельницы, Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница? Что ты смолкла, мой друг? Окружённая взрывами, Над рекой, где чернеет камыш, Ты летишь над обрывами, Над руинами смерти летишь. Молчаливая странница, Ты меня провожаешь на бой, И смертельное облако тянется Над твоей головой. За великими реками Встанет солнце, и в утренней мгле С опалёнными веками Припаду я, убитый, к земле. Крикнув бешеным вороном, Весь дрожа, замолчит пулемёт.
И тогда в моём сердце разорванном Голос твой запоёт. И над рощей берёзовой, Над берёзовой рощей моей, Где лавиною розовой Льются листья с высоких ветвей, Где под каплей божественной Холодеет кусочек цветка, - Встанет утро победы торжественной На века. Поёт Вячеслав Тихонов. Музыка: К. Ещё заря не встала над селом Ещё заря не встала над селом, Ещё лежат в саду десятки теней, Ещё блистает лунным серебром Замёрзший мир деревьев и растений. Какая ранняя и звонкая зима!
Ещё вчера был день прозрачно-синий, Но за ночь ветер вдруг сошёл с ума, И выпал снег, и лёг на листья иней. И я смотрю, задумавшись, в окно. Над крышами соседнего квартала, Прозрачным пламенем своим окружено, Восходит солнце медленно и вяло. Седых берёз волшебные ряды Метут снега безжизненной куделью. В кристалл холодный убраны сады, Внезапно занесённые метелью. Мой старый пёс стоит, насторожась, А снег уже блистает перламутром, И всё яснее чувствуется связь Души моей с холодным этим утром.
Так на заре просторных зимних дней Под сенью замерзающих растений Нам предстают свободней и полней Живые силы наших вдохновений. Отдаю тебе душу в залог За твои голубые подснежники. И свистит и бормочет весна. По колено затоплены тополи. Пробуждаются клёны от сна, Чтоб, как бабочки, листья захлопали. И такой на полях кавардак, И такая ручьёв околесица, Что попробуй, покинув чердак, Сломя голову в рощу не броситься!
Начинай серенаду, скворец! Сквозь литавры и бубны истории Ты - наш первый весенний певец Из берёзовой консерватории. Открывай представленье, свистун! Запрокинься головкою розовой, Разрывая сияние струн В самом горле у рощи берёзовой. Я и сам бы стараться горазд, Да шепнула мне бабочка-странница: «Кто бывает весною горласт, Тот без голоса к лету останется». А весна хороша, хороша!
Охватило всю душу сиренями. Поднимай же скворешню, душа, Над твоими садами весенними. Поселись на высоком шесте, Полыхая по небу восторгами, Прилепись паутинкой к звезде Вместе с птичьими скороговорками. Повернись к мирозданью лицом, Голубые подснежники чествуя, С потерявшим сознанье скворцом По весенним полям путешествуя. Не меч ты поднимешь сегодня, природа, Но школьный звонок над щитом Кухулина. Ещё заливаются ветры, как барды, Ещё не смолкают берёзы Морвена, Но зайцы и птицы садятся за парты И к зверю девятая сходит Камена.
Берёзы, вы школьницы! Полно калякать, Довольно скакать, задирая подолы! Вы слышите, как через бурю и слякоть Ревут водопады, спрягая глаголы? Вы слышите, как перед зеркалом речек, Под листьями ивы, под лапами ели, Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик, Не в силах от вашей уйти канители?
Журавли. Николай Заболоцкий
Мы всегда рады помочь! Напишите нам , и мы свяжемся с Вами в ближайшее время! Литпричал - современный литературный портал стихи, проза, поздравления, открытки, художественная литература.
Таким образом, третий стих вновь получает особую окраску: в нем говорится о главном персонаже стихотворения, он соединяет в себе ритмику шести четных и нечетных стихов, в нем есть уникальный для этой строфы ударный гласный. Это нарушение инерции не может пройти бесследно ни для ритмики, ни для сюжета.
И действительно: 8 стих вдруг приобретает схему 1-5-9, до сих пор встречавшуюся лишь в нечетных стихах, а последующие, следуя инерции чередования, также меняют схему: 9 стих имеет схему 3-5-9, а 10 - 1-5-9. Эта инверсия отражает и начало новой части: в третьей строфе подготавливается убийство вожака. Восстановление первоначального порядка чередования стихов в 11-12 строках лишь отсрочивает готовящуюся кульминацию. Нарастание числа лабиализованных гласных во второй строфе 5 ударных [о] и 2 безударных [у]; в третьей уже 7 ударных [о] и [у] и 3 безударных [у], причем обе ударных [у] находятся в рифме, то есть еще раз подчеркнуты , которые произносятся более напряженно, усиливает ощущение трудности и опасности полета, отягощенного к тому же опасностью со стороны охотников метонимически представленных словом "дуло".
Кульминация разворачивается в четвертой строфе: 13 и 14 стихи, выделенные, как уже говорилось, своей полноударностью, описывают выстрел как нечто мгновенное, противостоящее торжественной размеренности полета. В то же время оппозиция гласных верхнего и нижнего подъема вновь активизируется, но уже в другом виде: они начинают чередоваться в пределах одного стиха - У аА уАи Еъ Иъ Ыы Аи Ыу И аА Тем самым также достигается эффект ускорения: движения, совершаемые ранее на пространстве стиха, умещаются в две-три стопы. Способствует ускорению и изменение синтаксиса: на смену инверсиям первых трех строф и большому количеству второстепенных членов, в том числе обособленных, приходит прозрачный синтаксис с преобладанием прямого порядка слов. Ритмика этой полустрофы пытается восстановить утраченную размеренность: 1-3-5-9 3-5-9, в то же время остается некоторая учащенность, поддержанная памятью о хорее первой полустрофы.
Ритм еще сбивается, но стремится к восстановлению: 1-3-5-7-9 1-5-9 1-3-5-9 3-5-9; постепенно появляются гласные верхнего подъема, в основном непередние - И ыАу Оиъу Оъ уаИ аУи ыыУ Возвращение утраченной размеренности требует особых усилий, поэтому в шестой строфе, где идет речь именно о таком восстановлении, мы встречаем два спондея из трех, присутствующих во всем тексте стихотворения - в стихах 21 и 24, причем в обоих случаях лишние ударные слоги приходятся на служебные слова "где" и "что", соотнесенные с указательными словами "там" и "то". Таким образом, интонационно читатель не обязан выделять их, так что спондеи оказываются "спрятанными". При этом никакой особой упорядоченности гласных в этой строфе мы не находим; отметим лишь обязательное присутствие О в каждом стихе.
Удостоились чести быть изображенными на гербе и попугаи у государств Доминика и Сент Люсия. Настоящим раем для этих птиц являются Авст ралия и острова, расположенные возле нее.
Самый распространенный у любителей — волнистый попугайчик — Melopsittacus undulatus также родом из Австралии. Там же обитают обыкновенные Platycercus eximius и красные розелы Platyctrcus elegans , кореллы, или попугаинимфы Nymphicus hollandicus. К африканским попугаям относится чемпион среди попугаев по разговорчивости — серый попугай, или жако Psittacus erithacus , распрост раненный от Гвинеи до Анголы и озера Ньяса. В этих же местах Африки и на Мадагаскаре оби тают неразлучники. Мы содержим три вида: розо вощекий Agapornis roseicollis , масковый Aga1 pornis personata и Фишера Agapornis fischeri.
В Европу розовощекие неразлучники впервые попали в 1860 г. С тех пор они прекрасно прижи лись в неволе и размножаются. Следует учитывать, что неразлучники различных видов и подвидов отлично между собой скрещиваются. Поэтому для чистоты вида их нужно содер жать отдельно. Ю ж н у ю Америку в на шей коллекции представляют самые крупные попугаи — ары.
Не так давно их было 22 вида, однако 10 ви дов уже никто не увидит, они полностью ис треблены. В Восточ Зеленокрылые ары ной Панаме, Zoo02. Если его нет, пти один из самых красивых ар — цы подлежат конфискации. Такие арарауна, или синежелтый Ara строгости оправданы. Попугаев ararauna.
Если бы эта птица жила в природе становится все меньше на Украине, ее можно было бы и меньше. Австралийцы, в целях избрать нашим национальным охраны, вообще запретили вывоз символом. Несколько южнее, попугаев из своей страны, как, чем арарауна, обитает зелено впрочем, почти всех диких жи крылый ара Ara chloroptera. Солдатский ара Ara militaris Попугаи — долгожители. Круп имеет три подвида.
Они живут ные из них доживают до 90 лет.
Вожак убит, но жизнь продолжается, стая взмыла ввысь, туда, где не достанут выстрелы ружья и только там, в вышине, «им природа снова возвратила то, что смерть с собою унесла». Это глубокая философская мысль дополняется строками о непреклонной борьбе со смертью, несмотря ни на что, оставшихся в живых птиц. Особо стоит отметить зловещую аллегорию, имеющую отношение к судьбе поэта, несправедливо обвиненного в измене: возвращающихся из дальних стран птиц убивают выстрелом на родине. Именно в родной стороне они, пролетев сотни километров над чужими краями, находят свою гибель. Все это выглядит еще более злободневно и трагично, учитывая послевоенное время написания стихотворения. В произведении отсутствует лирический герой, но в нем говорится о людях, умеющих с достоинством переносить жизненные невзгоды и трудности.
Николай Заболоцкий "Журавли". * * * Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным…
15.08.2006 11:28 Page 49 Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. ЖУРАВЛИ Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. И стрепет, вылетев из-под копыт, Шарахается в поле, как лазутчик, И солнце жжет верхи сухих колючек, И на сто верст простор вокруг открыт. На этой странице читайти стихи «Журавли» русского поэта Николая Заболоцкого, написанные в 1948 году. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли Вытянув серебряные крылья Через весь. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вёл вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ.
Информация
Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный. Если Вы хотите поддержать каналПомощь каналу. карта Сбербанка 2202 2015 4416 4326. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли, Длинным треугольником летели, Утопая в небе, журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод, Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ. Но когда под крыльями блеснуло Озеро. Вылетев из Африки в апреле К берегам отеческой земли. Длинным треугольником летели, Утопая в небе журавли. Вытянув серебряные крылья Через весь широкий небосвод. Вел вожак в долину изобилья Свой немногочисленный народ.