→ Эмоциональную лексику называют оценочной.

Позже кий предложил всестороннее исследование типов коннотации за тремя принципами: бинарной оппозиции, вариативности её качественной манифестации и принципом вариативности её локальной манифестации [4, с.30-31]. В статье рассматривается эффективность коннотативно окрашенной лексики в поэтической речи Марины Цветаевой, которая характеризуется эмоциональной напряженностью и ассоциативным разнообразием в реализации коннотативных значений. 3. Характер речи: нейтральное сообщение или коннотативно окрашенное высказывание.

Что такое коннотация, как ее распознать, примеры

иметь дополнительное значение), эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой единицы, закреплённая в системе языка или имеющая окказиональный характер. стилистически окрашенные слова? Стилистическая окраска. Суть коннотации в том, что в любом высказывании, помимо его буквального словесного значения, есть еще и различные оттенки, связанные с эмоциональным характером сказанного, а также тем контекстом, который предполагает культурный фон.

Коннотативно окрашенные языковые единицы.

коннотативно окрашенная лексика, т.е. такие слова, которые обладают дополнительными (коннотативными). Лексика, окрашенная происхождением. Так, научные термины и официально-деловая лексика не имеют эмоционально-экспрессивной окраски: анестезия, гипертония, арифмометр, вектор. это лексика, отличающаяся от литературного языка или языкового стандарта. В данной статье показано как культурная коннотация, являясь интерпретацией компонентов значения ФЕ, накладывается на коннотацию как лингвистическое понятие, обусловливается ей. В философии о языке XIV в. термин «коннотация» стали применять с целью различать слова по образу и действию, в лингвистике XIX в. данным понятием стали обозначаться все эмотивно-окрашенные элементы содержания выражений, соотносимые с прагматическим.

Стилистические коннотации

Коннотация предназначена для выражения эмоциональных или оценочных оттенков высказывания и отображает культурные традиции общества. Коннотации представляют собой разновидность прагматической информации, отражающей не сами предметы и явления, а определённое отношение к ним. Аверинцев, «Бахтин и русское отношение к смеху», 1993 г.

Текст - это сфера существования идеологии. Так мы возвращаемся к проблеме, поставленной в начале статьи. Нетрудно понять, что в концепции Барта произведение выполняет денотативную функцию, тогда как Текст принадлежит уровню коннотаций.

Если произведение можно определить как то, что "сказал" автор, то Текст - это то, что "сказалось" в произведении независимо от авторской воли, а зачастую и от авторскою сознания, - сказалось именно в той мере, в какой любой индивид с рождения погружен в определенную идеологическую атмосферу, вынужден читать и усваивать ту Книгу культуры, которую предложили ему его эпоха, среда, социальное положение, система воспитания и образования, существовавшая в его время и т. Вот почему в смысловом отношении Текст первичен, а произведение - вторично вспомним: "денотация - это последняя из коннотаций". Текст - это море социокультурных смыслов, питательная среда, тогда как несколько произведений, успевших выйти из-под пера писателя за время его жизни, - всего лишь крохотные коралловые островки, созданные работой этого моря, - островки, которых могло и не возникнуть. Если же воспользоваться образом самого Барта, то можно сказать, что произведение - это всего лишь "шлейф воображаемого, тянущийся за Текстом" 37 термин "воображаемое" употреблен здесь в лакановском смысле38, подразумевающем тот образ себя и мира, который существует у автора и который, воплощая его в произведении, он стремится сделать объектом художественной коммуникации. Но в том-то все и дело, что единственной непосредственной данностью, предстоящей читателю, является именно произведение, а отнюдь не Текст.

К Тексту можно получить доступ только через произведение. Произведение как в целом, так и во всех своих предметных, стилевых и прочих деталях оказывается коннотатором Текста, причем коннотатором, играющим ту самую натурализующую роль, которую Барт не уставал разоблачать, начиная с "Мифологий". В самом деле, художественное произведение обладает особой силой воздействия на аудиторию. Со времен Платона известно, что оно представляет собою орудие внушения смыслов, причем автор исполнитель и аудитория заключают своею рода молчаливый договор, согласно которому аудитория добровольно подчиняется тому эстетическому "гипнозу", которому ее подвергают; по Платону, полноценный акт художественного восприятия предполагает мимесис со стороны адресата эстетической коммуникации, или, говоря современным языком, вживание, эмпатическое вчувствование в мир произведения, когда воспринимающий приходит в состояние "самозабвения", отрешается от своей эмпирической личности, начиная жить интересами и страстями вымышленных персонажей, переживая за их судьбу вплоть до того, что забывает 6 своей собственной. Однако "превращаясь" в произведение, сживаясь с ним, читатель как раз и начинает воспринимать его как нечто "естественное", "само собой разумеющееся" и тем самого теряет иммунитет как против идеологии самою произведения, так и против всех тех мелких идеологем, из которых соткан скрывающийся за ним Текст.

Вот почему отношение Барта к Тексту глубоко двойственно. С одной стороны, принципиальная полисемия и безвластие Текста противопоставляется им моносемии и властной принудительности произведения. Его восприятия множественны, не сводятся в какое-либо единство, разнородны по происхождению - отблески, цветовые пятна, растения, жара, свежий воздух, доносящиеся откуда-то хлюпающие звуки, резкие крики птиц, детские голоса на другом склоне лощины, прохожие, их жесты, одеяния местных жителей вдалеке или совсем рядом"; все эти "цитации", "отсылки", "отзвуки", доносящиеся до читателя, - "все это языки культуры а какой язык не является таковым? Такая двойственность не случайна; она нуждается в объяснении. Для Барта, мучительно переживавшего утрату первозданного, "свежего" восприятия мира, настойчиво искавшего "неотчужденный смысл вещей" 41, этот вопрос возник уже в "Нулевой степени письма".

Крах этого опыта очевиден для Барта: продемонстрировав "потрясающее зрелище самоуничтожения Литературы", сюрреалисты убедились лишь в том, что "язык в конце концов восстанавливает все те формы, от которых стремился избавиться, что не существует письма, способного навсегда сохранить свою революционность, и что всякое молчание формы не будет обманом лишь тогда, когда писатель обречет себя на абсолютную немоту" 42; - попытки создания "нейтрального", "белого" денотативного письма А. Камю в "Постороннем". Предполагая, что такое письмо "уже не стоит на службе у какой бы то ни было идеологии", Барт в то же время ясно понимал, что оно немедленно идеологизируется и превращается в стереотип уже в момент своего возникновения, начиная "вырабатывать автоматические приемы именно там, где прежде расцветала его свобода". Предпринимая такую попытку в "Мифологиях", Барт, однако, не мог не заметить, что, коль скоро люди в своей массе непосредственно погружены в атмосферу идеологических мифов и живут ими, то само стремление вырваться из их мира чревато отрешением не только от исторического прошлого и настоящего, но и от исторического будущего в той мере, в какой мифолог "сильно подозревает, что завтрашние истины окажутся всего лишь изнанкой сегодняшней лжи" 45: пространство радикальной критики и абсолютного метаязыка стерильно и безвоздушно: в нем нельзя жить; - попытка противопоставить идеологии нравственно ответственное сознание суверенной личности. Такая попытка при всей ее привлекательности предполагает убежденность в том, что "личностное сознание" есть некая первичная и неразложимая инстанция, между тем как эта романтическая мифологема была поколеблена уже во времена Рембо, воскликнувшего: "Я - это другой!

Во всяком случае для Барта, знакомого с психоанализом Фрейда и прошедшего школу Лакана, само понятие "личности" было не столько опорой, сколько проблемой; - попытка противопоставить идеологическим голосам иронию. Подобно метаязыку, иронический дискурс есть дискурс превосходства, предполагающий внеположность всему, что он объективирует. Ироник, как показал Гегель, либо исходит из своей причастности ко всеобщей "истине", с высоты которой он взирает на неподлинную действительность, либо ставит во главу угла собственную, ничем не связанную субъективность, по собственному почину освобождающую себя от участия в жизни, декретирующую собственную надмирность и находящую высшее наслаждение в любовании самой собой. Что же касается Барта, то он подчеркивает, что сама надежда ироника на освобождение от идеологии иллюзорна: ироническая позиция сама представляет собою не что иное, как топос только привилегированный - надежное идеологическое убежище, откуда, находясь в полной безопасности, можно критиковать кого угодно и что угодно. Таким образом, Барт оказывается перед дилеммой: либо тотальный негативизм, чреватый для его носителя полным самоизъятием из культуры, либо тотальный конформизм - пусть и в ироническом модусе.

Оба решения для Барта неприемлемы. Он ищет третий путь. Все дело в том, что за всевозможными "идеологемами" и "мифологемами" современного общества Барт остро чувствует наличие вполне реальных ценностей, которыми живут люди, в которые они верят и которыми они искренне руководствуются. Ведь идеология, подчеркнем еще раз, это не "лживое", но всего лишь "ложное" сознание, форма самообмана, не уничтожающая, а искажающая аутентичность. В данном отношении чрезвычайно характерно покаянное признание Барта, разоблачившего миф о девятилетней девочке-вундеркинде, ставшей объектом идеологических манипуляций: "Чтобы демистифицировать Поэтическое Детство, мне пришлось некоторым образом проявить недоверие к реальному ребенку - к Мину Друэ.

Я вынужден был игнорировать ее пока еще хрупкие, неразвившиеся человеческие возможности, скрытые под толстым слоем мифа. Ведь высказываться против маленькой девочки всегда нехорошо" 46. Барт знает, что внутри любой идеологии всегда пульсирует некое подлинное начало, которое, прибегая к лакановскому языку, он называет истиной желания. И поскольку таких "истин" ровно столько, сколько существует на свете субъектов желания, основополагающим тезисом Барта становится культурно-языковой плюрализм, признание множества равноправных ценностно-смысловых инстанций. Все множество культурных языков образует своего рода "сокровищницу", из которой индивид "свободен черпать в зависимости от истины своего желания.

Подобная свобода есть роскошь, которую всякое общество должно было бы предоставлять своим гражданам: языков должно быть столько, сколько существует различных желаний; это - утопическое допущение, коль скоро ни одно общество не готово пока что дозволить существование. Ни одно общество не готово допустить, чтобы тот или иной язык - каков бы он ни был - не угнетал другого языка, чтобы субъект грядущего дня - не испытывая ни угрызений совести, ни подавленности - познал радость от обладания сразу двумя языковыми инстанциями... Беда же, как мы видели, заключается в том, что в любом языке живет еще и властное начало, понуждающее к подавлению всех прочих языков, к возведению самого себя в ранг некоей нормы, закона и, стало быть, стереотипа. Вот эта-то двойственность языков и объясняет двойственное к ним отношение со стороны Барта, который, с одной стороны, стремится нейтрализовать их агрессивность, а с другой - высвободить таящееся в них "живое начало". Не случайно "Удовольствие от Текста" открывается цитатой из Ницше, который писал в "Веселой науке": "Я хочу все больше учиться смотреть на необходимое в вещах как на прекрасное: так я буду одним из тех, кто делает вещи прекрасными...

Я не хочу обвинять, я не хочу даже обвинителей. Отводить взор - таково будет мое единственное отрицание! А во всем вместе взятом я хочу однажды быть только утвердителем! Позиция Барта не вне-культурна и не контр-культурна; это - позиция "отводящего взор" утверждения и дистанцирующегося приятия. Свою исследовательскую стратегию Барт назвал стратегией похищения похищения тех языков, о которых ему приходится говорить , сравнив себя с человеком, перекраивающим и перекрашивающим украденную вещь 50.

Образцом такой стратегии в литературе Барту всегда представлялся роман Флобера "Бувар и Пекюше", где персонажи, мечущиеся от одного буржуазного мифа к другому, прилежно "переписывают" каждый из них, тогда как сам автор, неукоснительно следуя за своими героями, в свою очередь копирует всю эту мифологию, но копирует не буквально, а с помощью "косвенного стиля", как бы в условном наклонении 51, создавая тем самым искомый эффект дистанцированного подражания. Вот почему в эссе "Ролан Барт о Ролане Барте" он уподобил себя "эхо-комнате" 52 - помещению, где звучат, сталкиваются между собой и переплетаются самые разные голоса, доносящиеся извне, но где не слышно лишь одного голоса - голоса человека, самого себя превратившего в эту комнату. Не наивно перевоплотиться, но и не варварски разрушить, а "разыграть" в обоих смыслах этого слова полифонию чужих голосов, - такова отныне задача Барта, и ключом к такого рода игровому поведению вполне может служить фраза, вынесенная им на обложку "Ролана Барта о Ролане Барте": "Все здесь сказанное следует рассматривать как слова, произнесенные романическим персонажем, или даже - несколькими персонажами" 53. Действительно, позволяя своим героям занимать самые разные жизненные позиции, высказывать взаимоисключающие суждения, сам романист отнюдь не обязан отождествляться ни с этими позициями, ни с этими суждениями. Однако Барт при этом отказывается и от завершающей, резюмирующей, собственно "авторской" установки, которая могла бы охватить, сопрячь и иерархизировать множество голосов, которым он позволил зазвучать.

Его собственная позиция заключается именно в том, чтобы ускользнуть от любой твердой, окончательной позиции - даже от своей собственной, буде она готова возникнуть, так что если бы М. Бахтину понадобилось адекватно проиллюстрировать свой тезис о произведении, в котором автор выступает "без собственного прямого языка", находясь не в одной из ценностных плоскостей произведения, а в "организационном центре пересечения плоскостей" 54, то образцовым примером ему могло бы послужить все творчество позднего Барта. Это принципиальное уклонение от "последнего" слова и от "последней" ценностной установки, которую Барт сознательно заменяет знаменательным смысловым "многоточием" см. И действительно, говоря как бы от лица своих "персонажей", безусловно признавая "истину" их желаний, Барт столь же безусловно отказывается судить о том, истинны ли сами эти желания. Как видим, бартезианская стратегия - это не просто стратегия "похищения" и "перекраски" похищенного, это прежде всего стратегия защиты - защиты от многоголового "чудовища" по имени Идеология, причем в качестве способа такой защиты Барт избирает не единоборство, а "смещение", "ускользание", "дрейф".

Подобно компании пантагрюэлистов из романа Рабле, он путешествует среди множества идеологических "островов", заранее зная, что ни на одном не найдет окончательного пристанища, и потому причаливает к ним лишь затем, чтобы тут же поднять якорь и пуститься в очередной, столь же бесцельный дрейф, пока его не прибьет к новой случайной земле, - и так без конца. За удовольствие от безвластия Барту пришлось заплатить драмой бездомности - бездомности, которую сам он предпочитал называть более благородным греческим словом атопия.

В литературе встречаются также термины «эмоциональные наслоения», «экспрессивная окраска», «экспрессивно-стилистичекая окраска» [22]. Под экспрессивно-стилистической окраской слова Д.

Шмелев понимает «информацию, которая заключает в себе какое-то указание на отношение говорящего к обозначаемым данными словами явлениям, сигнализирует о том, в каких условиях происходит речевое общение, характеризующее говорящего с разных сторон» [22]. С нашей точки зрения, со стилистическим пониманием коннотации связано прагматическое, при котором подразумевается, что в коннотации фиксируется отношение говорящего или адресата к тому, о чем идет речь. Так, И. Стернин описывает «коннотативный семантический компонент» и считает, что он «выражает отношение говорящего к предмету в форме эмоции и оценки» [23].

Ахманова наряду с понятийным ядром выделяет в значении слова «прагматическое содержание» — «дополнительные субъективные знания относительно того, что названо словом. Прагматическое содержание включает в себя два элемента: оценочные значения и культурные ассоциации». Лексикологическое направление изучает способы и виды создания таких добавочных значений языкового выражения, которые придают им экспрессивность [25]. Описываются различные источники формирования такой экспрессивности — морфологические, семантические и пр.

Кронгауз, обобщая все исследования по данной проблеме, полагает, что коннотация — полезный инструмент для описания механизма образования новых переносных значений слова. При страноведческом или культурологическом подходе коннотация рассматривается как семантическая доля значения, дополняющая сведения об объективно существующей реалии сведениями о ее национальной специфике.

Ранее писали только им - ручек не было. В результате перо стало символом авторства, стенографии и прочих гуманитарных сфер деятельности. По этой причине "перо" стали относить к авторам, которые писали гениальные работы. Пейоратив А теперь давайте узнаем, что же такое отрицательная коннотация и каковы ее особенности.

Исходное значение пейоративов не имеет негативного окраса, а может даже быть крайне положительным. Но в конкретном контексте эти слова приобретают отрицательное значение и звучат крайне обидно. Возьмем слово "тряпка". По сути, это кусок ткани для уборки помещения, но, отнесенное к человеку, оно превращается в описание его неспособности решать проблемы и противостоять им. Заключение Коннотация - это то, без чего ни один человек не сможет прожить. На любом языке и в рамках любой культуры мы выражаем свои эмоции, применяя для этого различные, даже не подходящие по значению слова.

Стилистическая окраска. (Коннотацияконнотация, стилистическое значение)

Эти речевые средства выделяются в составе лексики благодаря тому, что в них номинативные значения осложнены оценочно-характеристическими смысловыми оттенками [19. Вслед за этим и В. Шаховский также считает, что коннотация -это аспект лексического значения единицы, с помощью которой кодировано выражается эмоциональное состояние говорящего и обусловленное им отношение к адресату, объекту и предмету речи, ситуации, в которой осуществляется данное речевое общение [20. Чисто лингвистическое или, точнее, лексикографическое понятие коннотации включает в себя как оценочный компонент, так и социокультурный. В современной лингвистике большинство исследователей связывает коннотацию прежде всего с экспрессивным компонентом значения. Данная традиция укрепилась благодаря развитию психолингвистики и усилению интереса к экспериментальным исследованиям в конце XIX в. По мнению К.

Долинина, первичное денотативное значение слова не может во всех случаях объяснить его современное стилистическое значение и, скажем сразу, даже объясняя, как правило, не определяет его, то есть не мотивирует в сознании современных носителей языка. А под узуальным стилистическим значением, то есть стилистическим значением, порожденным узуальным употреблением данного выражения, понимается такое значение, которое так же условно и немотивированно, как и его денотативное значение [21. Шмелев вслед за К. Долининым рассматривает коннотацию со стилистической точки зрения. Рассматривает стержень слова - не какое-то отдельное значение слова, а те семантические элементы, которые оказываются общими для всех значений слова. Шмелев считает, что отбор, как и сочетание слов, всегда определяется не только задачами непосредственной передачи информации, но и в какой-то мере теми условиями, той ситуацией, в которых делается сообщение, так же как и назначением данного сообщения [22.

Шмелев приписывает коннотации такие термины: «эмоциональные наслоения», «экспрессивная окраска» информация, которая за- ключает в себе какое-то указание на отношение говорящего к обозначаемым данными словами явлениям, сигнализирует о том, в каких условиях происходит речевое общение, характеризующее говорящего с разных сторон - «экспрессивно-стилистическая окраска» [22. С развитием психолингвистики усилился интерес к экспериментальным исследованиям в конце XIX в. В связи с этим, в Словаре лингвистических терминов под руководством О. Ахма-новой [23. Под понятием коннотации О. Ахмано-ва понимает качество выразительности и рассматривает более подробно прагматическое содержание и понятийное ядро в значении слова.

Стернин считает, что коннотация - часть системного значения знака, это отражение в значении условий акта общения, отношения говорящего к предмету речи или участникам акта речи, и рассматривает конно-тативно-семантический компонент, выражающий отношение говорящего к предмету в форме эмоции и оценки. Исследователь классифицирует коннотацию по трем группам. В основе его классификации лежит степень отдаленности коннотации зависимости ее от денотативной семы. Коннотатив-ная сема первой степени мотивируется денотативной семой, сохраняя с ней логическую связь белые ночи - ночи на севере , то есть коннотативная сема логически связана с денотативной семой. Коннотативная сема второй степени логическую связь с денотацией утратила, поэтому является немотивированной довести до белого каления - вывести из себя. Коннотативная сема третьей степени содержится в значении слов, окончательно утративших денотативную соотнесенность сга, баклуши [24.

Верещагин определяет коннотацию как семантическую долю значения, дополняющую сведения об объективно существующей реалии сведениями о ее национальной специфике. По его мнению, коннотацию следует рассматривать с точки зрения страноведческого и культурологического подхода, а слово - вместилище знания, вмещает в себе и в себя знания о действительности, свойственные как массовому, так и индивидуальному сознанию [25. Комлев не наделяет коннотацию эксплицитным содержанием, коннотация - это семантическая модификация значения, включающая в себя совокупность семантических наслоений, чувств, представлений о знаке, логическом понятии или о некоторых свойствах и качествах объектов, для обозначения которых употребляется данное слово-значение. Иначе, коннотация - сумма компонентов, входящих в семантическую структуру знака, формально не содержится в слове-знаке [26. Говердовский понимает коннотацию как сумму содержательных компонентов значения, функционирующих в реальном речевом акте. Выстраивая социопсихолингвистическую модель семантического понятия, он выделяет пять типов коннотации: контекстный, тематический, историко-культурный, историко-языковой и экспрессивно-оценочный [27.

В 1970-х гг. Апресян обращает внимание на необходимость фиксации в особой прагматической или коннотативной зоне словарной статьи семантических ассоциаций, или коннотаций, - «тех элементов прагматики, которые отражают связанные со словом культурные представления и традиции, господствующую в данном обществе практику использования соответствующей вещи и многие другие неязыковые факторы» [28. Апресян считает, что коннотации очень капризны, сильно различаются у совпадающих или близких по значению слов разных языков или даже одного и того же языка. Для демонстрации различий таких ассоциаций в разных языках Ю. Апресян приводит пример со словом «ишак», которое в русском языке ассоциируется с представлением о готовности безропотно работать, и со словом «осел» - представлением об упрямстве и глупости. В других языках эти слова могут вызывать иные ассоциации.

Коннотациями лексемы мы будем называть несущественные, но устойчивые признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности». Петух в значении «самец курицы» коннотирует признак «задиристость»: петух 2 - «задиристый человек - как бы петух 1 по коннотации задиристости» [28. Данное понимание коннотации противопоставлено подходу Дж. Линча, который связывает понятие коннотации с реальным миром и, говоря о коннотации, подразумевает вызываемые словом или выражением ассоциации с впечатлениями «реального мира», что приводит его к выводу о периферийности и случайности коннотаций по отношению к языку [29. Аллендорф считает, что эмоционально-экспрессивная окраска возникает у слова только в процессе его употребления, что «при включении субъективного фактора в структуру лексического значения» исследователь должен был бы отказаться от тезиса об объективном существовании языка». Кроме того, в содержании человеческой речи, кроме основной информации - мысли, почти всегда можно найти также социальную информацию, указание на социальное положение говорящего и...

Курилович также говорит об абстракции коннотации: «Общее значение - это абстракция, полезность и применимость которой к конкретным лингвистическим проблемам решит будущее. Наше личное возражение против введения этого понятия - невозможность интеграции качественно различных элементов, а именно коммуникативного содержания и аффективных стилистических оттенков. По нашему мнению, самое важное - главное - значение, то, которое не определяется контекстом, в то время как остальные частные значения к семантическим элементам главного значения прибавляют еще и «элементы контекста» [31. Лингвист Н. Арутюнова связывает определение коннотации с именами нарицательными и дает определение коннотаций истины и правды, а также их различия [32. Она рассматривает коннотатив-ные и неконнотативные имена.

Коннотативные имена называют предмет и имплицируют атрибут. Способность к коннотации присуща всем конкретным именам нарицательным и некоторым абстрактным существительным слово «вина» передает понятие о скверном и вредоносном свойстве ; отсутствует коннотация и у имен собственных, потому что они, подобно меловой отметине на доме, имеют цель, но лишены значения [33. Филиппов рассматривает содержание коннотативного аспекта значения только в двуединстве эмоционального и стилистического микрокомпонента и считает, что оценочность и экспрессивность по сущности своей не коннотативны [34. Лингвист М. Покровский рассматривает в лексической системе языка различные группы или «поля слов»: внутриязыковые объединения «по сферам представлений» и внеязыковые объединения «по предметным областям» [35. Колшанский сравнивает коннотацию с новыми компонентами содержания единиц, довлеющими над исходными значениями и проявляющимися в определенном контексте, сочетании элементов, и считает, что внутрисистемные отношения образуют категории вторичного порядка, именно они составляют специфику каждого конкретного языка, характер его грамматического строя.

Коннотация вторична по отношению к отображаемым в мышлении реальным фактам, но одновременно она и понятийна по своему существу, так как отображает также реально существующие категории, свойственные языку как материальному объекту [36. Арнольд, исследуя коннотацию, приписывает ей отношение к системному значению знака, отношению говорящего к предмету речи или участникам акта речи. В нее входят эмоциональный, оценочный, экспрессивный и стилистический компоненты или стилистическая коннотация значения. Утверждая, что коннотация возникает на базе логико-предметного содержания слова, но, раз возникнув, характеризуется тенденцией вытеснять его или сильно модифицировать, И. Они могут выступать вместе или в разных комбинациях или вообще отсутствовать [37. Характеризуя развитие коннотативного значения слова, М.

Бран-дес говорит о его неустойчивости, так как оно либо привносится каким-либо контекстом и выявляется из него, либо существует в качестве коннота-тивной семантики, получающей определенность также только в контексте. Брандес приписывает знаменательным словам основное и дополнительное, денотативное и коннотативное значение [38. Ризель связывает коннотацию с функциональной стилевой окраской, а именно это любое специфическое выражение языковыми средствами, которое указывает на принадлежность к определенному речевому стилю. Речь идет - если позволительно так выразиться - о специфической атмосфере внутри того или иного функционального способа употребления в языке [39. Зандих в своем определении коннотации указывает на ссылку использующихся стилистически значимых элементов и воздействие стиля: «Коннотация - это коммуникативное использование указывающих на код признаков в смысле иллокуционного эффекта коллокуция » и: «Используемый коннотативный знак в этом случае является составной частью ло-куционной сферы» и выступает в качестве любого другого знака иллоку-ционной сферы, характерной чертой которого есть коллокуционный эффект», то есть воздействие стиля [40. Зандих различает два вида коннотаций: «с обязательной маркировкой», то есть коннотирующих на основе стилистического значения лексической единицы, и «с контекстуальной маркировкой», то есть коннотирующих только в контексте.

Принадлежность высказываний, таких как affengeil, bloss, Ooch, freilich и предлога laut к определенным вариантам называют коннотацией. В других употреблениях высказывания сохраняют принадлежность к вариантам в качестве коннотативного значения, также и в новом контексте, и способствуют только «смешиванию примеров» в качестве вида структуры: текст из «Dummdeustch»: Superlearning unter vielen Verwandten eine besonders affengeile Neupraegung. Hinter der freilich eine enttaeuschend alberne und alte Luege lauert. Laut «Managermagazin» bedeutet «Super-leaning» bloss «Lernen wie im Schlaf» [40. Известный лингвист Н. Наер подчеркивает, что первое определение коннотации значения дано Л.

Ельмслевым и В. Важным моментом в исследованиях Н. Наер является тот факт, что ученый дает понятие коннотатора. Языковые величины, на которые указывает коннотация, называются коннотаторами. Это могут быть как лексические, так и грамматические морфологические и синтаксические формы, структура текста, пропуски в тексте. Наер рассматривает коннотаторы на примере слова Koepfchen.

Более сложен случай с рекламой фирмы "Пандзани", разбираемый Бартом в статье "Риторика образа" 15. В слове "Пандзани" происходит взаимоналожение по меньшей мере двух знаков. В денотативном знаке означающим является определенный звуковой комплекс, а означаемым фирма, выпускающая макароны. В коннотативном же знаке означающим оказывается не все слово "Пандзани", а лишь его фонематические составляющие "дз" и конечное "и", вызывающие к жизни собственно коннотативное означаемое, которое можно обозначить как "итальянскость". Таким образом, во-первых, хотя коннотативные означающие принадлежат денотативному плану языка, они отнюдь не обязательно совпадают с означающими единицами денотативной системы, а во-вторых, коннотативные означаемые возникают не в результате прямой номинации, а в результате суггестивного процесса: употребляя слово "Пандзани", рекламодатель не говорит прямо: "Это - макароны итальянского производства" что было бы прямой ложью, так как фирма французская , но лишь подсказывает, навеивает приятные ассоциации, связанные с Италией.

Итак: 1 коннотативный знак - это знак, всегда так или иначе "встроенный" в знак денотативный и на нем "паразитирующий". Вслед за Ельмслевом 16 Барт дает следующее определение коннотативной семиотики: "коннотативная система есть система, план выражения которой сам является знаковой системой" 17. Женетт ; коннотативные смыслы суггестивны, неопределенны, расплывчаты, а потому их расшифровка всегда предполагает значительную долю субъективности; в реальном наличии таких смыслов можно быть уверенным лишь в случае их явной избыточности 18. По Барту, чисто денотативное или "буквальное" сообщение фраза, фрагмент текста, текст - это сообщение, сведенное к своим сугубо предметным значениям, очищенным от любых коннотативных смыслов и тем самым чреватым любыми возможными смыслами впечатляющий пример - "шозистские" описания в романах А. Роб-Грийе : "если вообразить себе некое утопическое изображение, полностью лишенное коннотации, то это будет сугубо объективное - иными словами, непорочное - изображение" 19.

Что же касается коннотативных, или, по Барту, "символических" смыслов, то они "могут иметь форму ассоциаций например, описание внешности персонажа, занимающее несколько фраз, может иметь всего одно коннотативное означаемое - "нервозность" этого персонажа, хотя само слово "нервозность" и не фигурирует в плане денотации ; они могут представать также в форме реляций, когда устанавливается определенное отношение между двумя местами текста, иногда очень удаленными друг от друга... Наши лексии должны стать как бы ячейками сита, предельно мелкими ячейками, с помощью которых мы будем "снимать пенки" смысла, обнаруживая коннотации" 20. Барт точно определил свою книгу; это - "замедленная съемка процесса чтения"; однако еще точнее будет сказать, что она представляет собою замедленную съемку функционирования коннотативного механизма, работающего в литературном произведении. В самом деле, из пяти выделяемых Бартом кодов герменевтический, проайретический, символический, семный, референциальный лишь первые два относятся к традиционной области сюжетосложения рассмотренной Бартом в свете структурной поэтики , тогда как три последних имеют ярко выраженную коннотативную природу. Суть дела состоит в том, что, выделяя в языке или дискурсе слой коннотативных означаемых, Барт непосредственно связывает их с идеологией: "Что касается коннотативного означаемого, то оно обладает всеобъемлющим, глобальным и расплывчатым характером: это - фрагмент идеологии" 21.

Что же касается коннотативных означающих, то они, как мы видели, принадлежат плану денотации. Вот здесь-то и возникает проблема, с которой Барт столкнулся еще в середине 50-х годов. В самом деле, если несомненно, что коннотативный уровень высказываний насквозь пропитан идеологиями, то следует ли отсюда, что денотация свободна от идеологического наполнения, что она представляет собой вне-идеологический уровень языка - тот самый "островок спасения", на котором можно укрыться от власти Идеологии? В какой-то момент Барт был готов положительно ответить на этот вопрос. Так, в "Мифологиях" 1956 , анализируя газетный заголовок, сообщавший о понижении цен на овощи, и вскрывая его "мифологическое" коннотативное означаемое - "правительственность" цены снижаются потому, что так постановило правительство.

Барт выделяет другую, "естественную", "немифологизированную" фразу: "Цены падают потому, что наступил овощной сезон", само существование которой, по его мысли, должно свидетельствовать о возможности "первичного", неподвластного идеологии языка, которым-де и является язык денотативный25. В реальной практике языкового общения денотативный уровень всегда более или менее идеологизирован, хотя и стремится скрыть это, выдав себя за нечто "естественное" и идеологически "непорочное"; причем денотация добивается подобной иллюзии именно за счет коннотации: только на фоне последней она и способна выглядеть как нечто "безгрешное". Важнее, однако, другое: коннотативные системы, как бы пользуясь своей "встроенностью" в денотативные высказывания, начинают мимикрировать под них, благодаря чему, согласно Барту, мы и имеем дело с мистифицирующим актом натурализации идеологии: "система коннотативного сообщения натурализуется именно с помощью синтагмы денотативного сообщения" 27. Вот почему "игра", которую ведут между собой денотация и коннотация, имеет совершенно определенную цель - придать друг другу облик "невинности": "с идеологической точки зрения, такая игра обеспечивает классическому тексту известную привилегию безгрешности: первая из двух систем, а именно денотативная, сама к себе оборачивается и сама себя маркирует; не будучи первичным, денотативный смысл прикидывается таковым; под воздействием подобной иллюзии денотация на поверку оказывается лишь последней из возможных коннотации... Вот почему, обращаясь к классическому тексту, мы непременно должны сохранить денотацию, это древнее, бдительное, лукавое, лицедействующее божество, вменившее себе в обязанность изображать коллективную безгрешность языка" с.

В свете всего сказанного эта формула перестает вызывать недоумение; ведь если, подобно коннотации, денотация также идеологична, то, значит, в известном смысле, и она имеет коннотативную природу, но имеет ее как бы "в последнюю очередь", поскольку идеология здесь ни за что не желает назваться собственным именем и всеми доступными ей средствами маскируется под "естество", под "природу". Вопрос в другом: верен ли сам бартовский тезис, согласно которому между коннотацией и идеологией устанавливается отношение если не тождества, то по крайней мере эквивалентности? Представляется, что идеология, с одной стороны, и механизм денотации-коннотации, с другой, хотя и пересекаются, но все же принадлежат к разным категориальным областям. Как таковая, лингвистическая коннотация коррелятивна не понятию "идеология", а понятию языковой нормы, представляющей собой нейтральную, прозрачную денотативную номинацию предметов "автомобиль" , по отношению к которой некоторые употребления "тачка" и т. Разумеется, всякое денотативное употребление, всякое понятие нормы вытекает из соответствующего социального консенсуса, варьирующегося от эпохи к эпохе и от общества к обществу так, в современном русском языке выражение "негр" коннотативно не отмечено, а "черный" - отмечено, между тем как во французском дело обстоит прямо противоположным образом , однако этот консенсус касается не идеологического наполнения тех или иных означающих, но собственно "нулевой степени" и отклонений от нее соотношения означающего и означаемого.

Другое дело, что многие коннотации и вправду способны к идеологическому насыщению. Таковы, например, коннотации, выражающие отношение говорящего к предмету речи - от политических до стилистических так, частое употребление каламбуров свидетельствует о предпочтении, отдаваемом говорящим игровой функции языка, что отнюдь не "беспорочно" с идеологической точки зрения. Таковы же и ассоциативные коннотации, к которым, безусловно, следует отнести не только бартовские "символические", но и "референциальные" коды "код страсти", "код искусства", "код истории" и т. Будучи фрагментом идеологии, культурный код претворяет свое классовое происхождение в некую естественную референцию, в констатацию пословичного типа" с. Барт был первым, кто последовательно связал идеологию с коннотацией, получив при этом впечатляющие результаты, однако установленная им связь нуждается в уточнении.

В силу принципиальной "произвольности" лингвистических знаков денотативный язык по самой своей сути не может быть "адекватным" или "неадекватным" подлинной "природе вещей"; речь может идти лишь о той или иной социальной конвенции, в силу которой известная номинация признается данным языковым коллективом "денотативной", и коль скоро такая номинация становится нейтральным узусом, то нет ничего удивительного в том, что ее "привычность" мало-помалу начинает восприниматься как "нормальность", "нормальность" - как "естественность", а "естественность" - как "природность" и, стало быть, "истинность". Таким образом, в основе натурализации лежит механизм подмены "узуальности" "истинностью", функция которого в том и состоит, чтобы отбить у идеологических "консервов" их идеологический вкус, заставив потребителя думать, будто он потребляет "натуральный" продукт; или так: заглатывая "невинную" по виду наживку денотативной "нейтральности", этот потребитель, сам того не замечая, проглатывает и крючок идеологических смыслов. Как аналитика Барта всегда интересовало не столько содержание той или иной конкретной идеологии, сколько "ответственность формы" за передачу таких содержаний; ему хотелось понять, как "сделан" любой идеологический знак, - понять, чтобы отнять у него силу идеологического воздействия: "я испытывал настоящие муки, видя, как люди... В "Нулевой степени письма" Барт подверг "денатурализующему" анализу некоторые социолекты типы социально-идеологического "письма" , в "Мифологиях" -- расхожие мифы обыденного сознания, в "Риторике образа" - рекламу, в "Системе моды" - моду как социологический феномен. В структуралистский период середина 60-х гг.

Переход Барта от "Введения... Литературное произведение представляет собою некое архитектоническое целое, единство которого определяется единством его смысловой интенции, то есть задачей суггестивного внушения потребителю определенного смысла, определенного представления о действительности, "образа мира". Произведение - это телеологическая конструкция, возникающая как некий завершенный продукт, организованный в целях воздействия на адресата; это сообщение, предназначенное для коммуникации. Современное литературоведение знает несколько основных подходов к произведению: 1 с точки зрения его объяснения, предполагающего выявление каузально-генетических связей этого произведения с внеположными ему социально-историческими и прочими "обстоятельствами"; 2 с точки зрения общей поэтики, занимающейся универсальной "грамматикой" "морфологией" литературной формы; 3 с точки зрения функциональной описательной, частной поэтики, которая строит аналитическую модель конкретного произведения, выявляя внутренние взаимосвязи его элементов и правила их функционирования; 4 с точки зрения герменевтики, чьей задачей является "понимание" и "истолкование" смыслового содержания "означаемого" этого произведения. В самом деле, каузальные, позитивистские штудии всегда вызывали у Барта язвительное отношение см.

Вот этой-то интенциональности произведения Барт и противопоставляет неинтенциональность Текста: "хотя нет ничего, существующего вне текста, не существует и текста как законченного целого, что, от обратного, послужило бы источником его внутренней упорядоченности, согласованности взаимодополняющих элементов, пребывающих под отеческим оком Репрезентативной Модели: нужно освободить текст от всего, что ему внеположно и в то же время освободить из-под ига целостности,... Приведем прежде всего одно из бартовских определений Текста: "Текст в том современном, актуальном смысле, который мы пытаемся придать этому слову, принципиально отличается от литературного произведения: это не эстетический продукт, это означивающая практика; это не структура, это структурация; это не объект, это работа и деятельность; это не совокупность обособленных знаков, наделенная тем или иным смыслом, подлежащим обнаружению, это диапазон существования смещающихся следов; инстанцией Текста является не значение, но означающее в семиологическом и психоаналитическом употреблении этого термина" 32. Бахтина, выдвинула "Бахтин, слово, диалог и роман", 1967 и попыталась подробно обосновать "??? Исследования по семанализу", 1969 Ю. Как таковая проблема интертекстуальности отнюдь не нова; она касается отношения произведения к другим - как предшествующим, так и современным ему - произведениям или даже дискурсам художественным, публицистическим, философским, научным и т.

Действительно, читая того или иного автора, специалист без труда обнаруживает прямые или косвенные влияния, оказанные на него другими авторами и проявляющиеся в виде прямых или скрытых цитат, реминисценций и т. Это - проблема так называемых источников, и, решая ее, исследователи склоняются, как правило, к двум хотя и противоположным, но взаимодополняющим ответам: составив "воображаемую библиотеку" прочитанных писателем книг, они либо растворяют его в предшествующем "культурном опыте", не располагая инструментом, позволяющим объяснить его самобытность, либо, напротив, пытаются подчеркнуть эту самобытность, но делают это не позитивно, а, скорее, негативно, - путем простого "вычитания" всех элементов, которыми этот писатель обязан своим предшественникам. Между обоими подходами нет противоречия: оба они предполагают взгляд на произведение как на сугубо индивидуальную, неотчуждаемую собственность его автора, довольно механически разделяя в нем то, чем оно "обязано" своим предшественникам, и то, что можно признать его "неповторимым вкладом" в литературу. Разница лишь в том, что в первом случае исследователя более всего интересует "расходная" статья, а во втором - "приходная", однако и там и тут он вынужден выделять, с одной стороны, такие элементы произведения, которые имеют "происхождение" в традиции и потому поддаются рациональному объяснению, а с другой - такие, которые находят источник в иррациональном "гении" автора и представляют собою едва ли не чудом возникшую литературную "прибавочную стоимость" неповторимый "вклад" писателя в культуру. Кристева пересмотрела теорию "источников" по крайней мере в трех принципиальных пунктах.

Во-первых, интертекст она понимает вовсе не как собрание "точечных" цитат из различных авторов подобный центон или попурри есть не что иное, как банальный продукт ножниц и клея , но как пространство схождения всевозможных цитаций. Цитату следует рассматривать лишь как частный случай цитации, предметом которой являются не конкретные фразы, абзацы или пассажи, позаимствованные из чужих произведений, но всевозможные дискурсы, из которых, собственно, и состоит культура и в атмосферу которых независимо от своей воли погружен любой автор. Любой пишущий, даже если ему не пришлось прочесть ни одной книги, все равно находится под влиянием окружающих дискурсов социолектных, бытовых, научных, пропагандистских и т. По самой своей природе любой текст есть не что иное, как интертекст, и этот факт способна учесть лишь концепция, "рассматривающая литературное "слово" не как некую точку устойчивый смысл , но как место пересечения текстовых плоскостей, как диалог различных видов письма - письма самого писателя, письма получателя или персонажа и, наконец, письма, образованного нынешним или предшествующим культурным контекстом" 33. Вот почему, во-вторых, процедуру возникновения интертекста Кристева называет "чтением-письмом": интертекст пишется в процессе считывания чужих дискурсов и потому "всякое слово текст есть такое пересечение других слов текстов , где можно прочесть по меньшей мере еще одно слово текст " 34.

Изба новая, а корыто розно. Одурела старуха. Пришел — а ей кушаньё нося, ей ухаживают. Набашенность — как царица. Ей слуги ухаживают. Йона хвостиком митнула. Избушка потерялась. У розного корыта и сидит та старуха.

Задание 1. Выпишите диалектизмы из текста. Нужно, старицьок, Йон, Максимцьем, скё, вяжо, неводок,, наскал, сканой, бойкой, спущать, невкой, годы, вологи, Ета, рыбинка, загожусе, будё, золоту, спустил, Ёона, заводит.

При широком подходе под экспрессивностью слова понимается все то, что обладает эффектом повышенной выразительности, связанным с отклонениями от нейтрального общепринятого стандарта. Такая экспрессивность выходит за рамки системы лексических средств и охватывает все средства повышенной выразительности, реализующиеся в речи. Под экспрессивностью в узком смысле понимается наличие в семантике слова компонентов, характеризующих меру и степень проявления определенных признаков явлений. Имеются в виду только такие признаки, для которых различная степень проявления представляется естественным свойством. Термины «экспрессивность», «экспрессив» Н. Лукьянова употребляет как общее обозначение коннотации, как синоним коннотативной лексики, или коннотативов. По ее мнению, «компонентами экспрессивности, или ее микрозначениями», являются «эмоциональная оценка», «интенсивность» и «образность», в разных комбинациях присутствующие в значении экспрессивной лексической единицы [29, с. Эмоциональность как компонент коннотации служит для выражения эмоционального выражения, которое чаще всего бывает оценочным, к тому, что названо словом. Разум является орудием формирования объективной, понятийной части значения слова, чувства находят свое отражение в коннотативной, субъективной части этого значения. С эмоциональностью тесно, органически связан компонент оценочности. Можно сказать, что он является главным по отношению к эмоциональности, так как имеет социальный характер. Сами эмоции делятся на положительные и отрицательные именно в зависимости от социальной оценки явления, вызывающего их.

Коннотативная лексика в преподавании русского языка как иностранного

В результате перо стало символом авторства, стенографии и прочих гуманитарных сфер деятельности. По этой причине "перо" стали относить к авторам, которые писали гениальные работы. Пейоратив А теперь давайте узнаем, что же такое отрицательная коннотация и каковы ее особенности. Исходное значение пейоративов не имеет негативного окраса, а может даже быть крайне положительным. Но в конкретном контексте эти слова приобретают отрицательное значение и звучат крайне обидно. Возьмем слово "тряпка". По сути, это кусок ткани для уборки помещения, но, отнесенное к человеку, оно превращается в описание его неспособности решать проблемы и противостоять им.

Заключение Коннотация - это то, без чего ни один человек не сможет прожить. На любом языке и в рамках любой культуры мы выражаем свои эмоции, применяя для этого различные, даже не подходящие по значению слова.

Некоторые сопутствующие смыслы функционируют в пределах одного языка, другие — как в случае с «железной леди», — становятся понятными и актуальными во всем мире. Еще одна особенность вторичных значений — их тесная взаимосвязь с контекстом. Лисой могут назвать и наглого обманщика, и чересчур смекалистого вора, но в то же время это сравнение легко может оказаться комплиментом в адрес хитрости или выдающегося интеллекта. При этом однокоренные или переведенные слова тоже нередко отличаются по смыслу. Так, например, эпитет «слон» указывает: в России — на неуклюжесть; в Индии — на грациозность. А вот, в частности, нейтральное слово «военные» при изменении в «военщина» обретает негативную окраску и используется как полноценное оскорбление. Однако если добавить «военщину» в какое-то саркастическое высказывание, то оно лишится негативного подтекста и превратится в шутливую коннотацию.

Вместо заключения Не нужно быть литератором или лингвистом , чтобы понимать, что коннотация — это превосходный инструмент для обогащения родного языка. В коннотациях проявляется душа народа. И если вы хотите понять чужую культуру, первым делом обращайте внимание именно на такие дополнительные значения. Но будьте осторожны: недостаточно прочитать определение, нужно его прожить, осознать и прочувствовать!

Апресян рассматривает коннотацию как элемент прагматики. Под коннотацией лингвист понимает «семантические ассоциации» [1, C. В прагматическом компоненте новых слов заложены объективированные неологизмом субъективные оценки коммуникантов, которые они придают референту как объекту неологической номинации. Предполагается, что наряду с другими стимулами, образование неологизма обусловлено потребностью объективировать наиболее значимые и актуальные на текущий момент когнитивно-прагматические смыслы. Коннотативно-прагматическое содержание неологизмов Отечественные и зарубежные социологи разработали несколько теорий, в диахроническом аспекте классифицирующих смену поколений. Несмотря на то, что учёные расходятся во мнениях относительно определения чётких временных границ, тем не менее, на данный момент имеется стройная система дифференциации поколений. Единство мнений отмечается в описании отличительных характеристик поколений и терминологических соответствий: builders, boomers baby boomers , Generation X, millenials Generation Y , zoomers meme-term for generation Z , Net generation, Digital Natives, Snowflake generation. Однако общепризнанное наименование поколения детей, родившихся после 2010 г. Социологи активно занимаются отбором и анализом совокупности характерных черт нового поколения, а в лингвистических исследованиях отмечаются вариативные неологизированные единицы, направленные на заполнение лексической лакуны данного понятия. Австралийский социолог-футуролог М. Синонимом выступит коннотативно-окрашенный неологизм Generation Glass «поколение стекла» для описания представителей поколения, которые с самого рождения растут и развиваются перед экранами электронных устройств. Следует упомянуть неологизированное словосочетание generation scroll to scroll — просматривать, прокручивать, пролистывать , с помощью которого исследователи описывают поколение, отличающееся сверхмерным использованием цифровых устройств для просмотра телевизионных передач, новостного контента и т. Упомянутые неологизмы являются примерами признака производности, в рамках которого развивается неологическая коннотация. Также отмечены следующие неологизмы-синонимы, имеющие коннотативное значение: Multi-modals, Global Gen. Представители нового поколения отличаются более ранней физиологической зрелостью, что объясняет появление неологизма Upagers «взрослеющие». В данном случае с помощью коннотации дополняется основной смысл значения неологизма. Несмотря на высокий уровень социальных, психологических, образовательных и коммерческих способностей нового поколения, негативная сторона этого явления может быть выражена в более длительном этапе подростковой жизни. Гипотетически предположим, что если следовать логической последовательности буквенного наполнения, то для обозначения последующего поколения рождённых после 2025 г. Однако предсказать развитие словообразовательной системы не представляется возможным. Рассмотрим далее ряд неологизмов, которые содержат коннотацию, иными словами, дополнены ассоциативными значениями, отражающими характерные черты нового поколения. Примечательно, что новые лексические единицы построены либо на нейтрально-окрашенных, либо на отрицательно-окрашенных ассоциативных образах.

Процент стилистически окрашенных единиц ограничен и включает следующие виды дополнительных смысловых оттенков значения: Лексика с ярко выраженной разговорной или разговорно-просторечной окраской. Единицы книжных стилей, среди которых можно выделить официальную лексику, канцеляризмы, слова высокого книжного стиля, поэтизмы и проч. Как правило, парадигматические отношения между этими двумя группами лексических единиц складываются так, что практически у каждого слова есть синонимы, отличающиеся функционально-стилистическим использованием. Например, обманывать нейтральное — врать разговорное ; есть нейтральное — жевать разговорное , жрать грубо-просторечное — вкушать книжное ; лицо нейтральное — морда, харя грубо-просторечное — лик книжное. В толковых словарях стилистически маркированная лексика имеет соответствующие пометы, указывающие на стилевую принадлежность слов. Примеры употребления стилистически окрашенных слов Ещё А.

Коннотация: что это и как оно работает

Источниками коннотации становится фольклор, исторические и культурные события, литература, СМИ. Примером исторических истоков дополнительного оценочного суждения является слово «Суворов», которое кроме собственного имени несет значение «отличный стратег». Также можно вспомнить слово «швед», для русской культуры оно прочно связано с битвой под Полтавой во время Семилетней войны. Коннотация чаще всего образуется из признаков, характерных для прямого значения слова, денотата. Например, признаки для слова «заяц» — ушастый, серый, быстрый, трусливый. Две последние характеристики стали источниками для создания дополнительного оценочного значения. Коннотация характерна и невербальным средствам общения, например, знакам, показанным руками: кулак с поднятым верх большим пальцем, означает «отлично, молодец». Языковые проявления коннотации Употребление слова в прямых сравнительных оборотах с союзом «как». Например, «бежать, как ветер». Использование одного слова вместо слова с прямым значением. Например, «ах, ты — лиса» — «ах, ты — обманщица».

Использование языковых конструкций по схеме «Х есть Х»: «ребёнок есть ребёнок». В первом случае слово имеет прямое значение, во втором — усиливается оценочное значение.

В современном русском языке выделяются книжные стили: научный, публицистический, официально-деловой. Им стилистически противопоставлена разговорная речь, выступающая обычно в характерной для нее устной форме. Особое место занимает язык художественной литературы, или художественный художественно-беллетристический стиль.

Для того, чтобы лучше сориентироваться в этом материале, посмотрите статьи, посвященные функциональным стилям, в Лингвистическом энциклопедическом словаре Энциклопедии «Языкознание». Подробным изучением этой темы мы будем заниматься в весеннем семестре. Стилистическая, или функциональная, характеристика слова определяется тем, как оно воспринимается говорящими: как закрепленное за определенным функциональным стилем или как уместное в любом стиле, общеупотребительное. Стилевой закрепленности слова способствует его тематическая отнесенность. Мы чувствуем связь слов-терминов с научным языком квантовая теория, ассонанс, атрибутивный ; относим к публицистическому стилю слова, связанные с политической тематикой всемирный, конгресс, саммит, международный, правопорядок, кадровая политика ; выделяем как официально-деловые слова, употребляемые в делопроизводстве нижеследующий, надлежащий, потерпевший, проживание, оповестить, предписать, препровождается.

Слова, обладающие яркой эмоционально-оценочной окраской, которая создается за счет особых суффиксов, без труда опознаются как принадлежащие к разговорному стилю: котеночек, ручища, нахальничать. В толковых словарях русского языка для характеристики стилистического значения применяются специальные стилистические пометы. В целом, система стилистических помет далека от совершенства. Об этом свидетельствует тот факт, что в каждом толковом словаре используется своя система стилистических помет, иногда существенно отличающаяся от системы стилистических помет других толковых словарей. Так, напр.

Ушакова 1935 далее СУ не отделяет стилистические пометы от других помет, определяющих круг употребления слова, и предлагает следующую систему: 1. Пометы, указывающие на разновидности устной речи разг. Пометы, указывающие на разновидности письменной речи книжн. Пометы, устанавливающие историческую перспективу в словах современного языка нов. Пометы к словам, обозначающим предметы и понятия чуждого быта истор.

Стилистические пометы, указывающие на выразительные оттенки экспрессию слов бран. Ожегова 1936 далее СО выделяет пометы, указывающие стилистическую характеристику слов: книжн. Стилистические пометы одного плана в разных словарях могут отличаться. И ритор. Очень часто стилистические пометы при одном и том же слове значении слова не совпадают в разных словарях.

Слово диспутировать в СО и СУ имеет помету книжн. По мнению лингвистов, разногласия, возникающие по поводу выделения тех или иных разновидностей стилистических помет обусловлены в значительной степени нерешенностью ряда важнейших проблем теоретической стилистики и отсутствием концепции стилистического потенциала слова, разработанной специально с ориентацией на лексикографическое применение. В речевом развертывании стилистическое значение является результатом реализации стилистического задания, то есть специального продуманного намерения говорящего создать выразительное, экспрессивное высказывание, способное вызвать в восприятии адресата стилистический эффект.

Действительно, позволяя своим героям занимать самые разные жизненные позиции, высказывать взаимоисключающие суждения, сам романист отнюдь не обязан отождествляться ни с этими позициями, ни с этими суждениями.

Однако Барт при этом отказывается и от завершающей, резюмирующей, собственно "авторской" установки, которая могла бы охватить, сопрячь и иерархизировать множество голосов, которым он позволил зазвучать. Его собственная позиция заключается именно в том, чтобы ускользнуть от любой твердой, окончательной позиции - даже от своей собственной, буде она готова возникнуть, так что если бы М. Бахтину понадобилось адекватно проиллюстрировать свой тезис о произведении, в котором автор выступает "без собственного прямого языка", находясь не в одной из ценностных плоскостей произведения, а в "организационном центре пересечения плоскостей" 54, то образцовым примером ему могло бы послужить все творчество позднего Барта. Это принципиальное уклонение от "последнего" слова и от "последней" ценностной установки, которую Барт сознательно заменяет знаменательным смысловым "многоточием" см.

И действительно, говоря как бы от лица своих "персонажей", безусловно признавая "истину" их желаний, Барт столь же безусловно отказывается судить о том, истинны ли сами эти желания. Как видим, бартезианская стратегия - это не просто стратегия "похищения" и "перекраски" похищенного, это прежде всего стратегия защиты - защиты от многоголового "чудовища" по имени Идеология, причем в качестве способа такой защиты Барт избирает не единоборство, а "смещение", "ускользание", "дрейф". Подобно компании пантагрюэлистов из романа Рабле, он путешествует среди множества идеологических "островов", заранее зная, что ни на одном не найдет окончательного пристанища, и потому причаливает к ним лишь затем, чтобы тут же поднять якорь и пуститься в очередной, столь же бесцельный дрейф, пока его не прибьет к новой случайной земле, - и так без конца. За удовольствие от безвластия Барту пришлось заплатить драмой бездомности - бездомности, которую сам он предпочитал называть более благородным греческим словом атопия.

В самом деле, всем троим присущ радикальный критицизм по отношению к оптической раздробленности действительности, к культуре, распавшейся на множество отдельных, ущербных в своей частичности голосов, и, соответственно, острая потребность в некоем атопическом состоянии, способном вернуть ощущение онтологической полноты и смысловой целокупности мира. Различаются же они прежде всего характером энергии, которая ими движет, что позволяет более рельефно очертить облик каждого из них. Что касается Сократа, то, хотя его "вопрошающая ирония" средство "испытания" и "обличения" общепринятых этических норм и расхожих "мнений" была направлена именно на дистанцирование от голосов окружавшей его культуры, сократовскую атопию, в отличие от бартовской, никак не назовешь "бездомностью". Позиция Сократа двойственна, но эта двойственность глубоко асимметрична.

С одной стороны, афинский диалектик без труда провоцировал собеседников на диалог как раз потому, что искренне, принципиально и без всякой рисовки уравнивал себя с ними: принимаясь изобличать чужое невежество, он прежде сознавался в своем собственном; с другой стороны, однако, заявляя, что он знает лишь то, что "ничего не знает", Сократ оставлял за собой только одно, незначительное, на первый взгляд; преимущество - право быть таким невеждой, которого неудержимо влечет истина, который является беззаветным "любителем мудрости" философом и тем самым получает возможность занять "промежуточное положение между мудрецом и невеждой", как об этом сказано в платоновском "Пире". Такая "промежуточность" сразу же ставит Сократа в более выгодное, по сравнению с его собеседниками, положение - в положение субъекта, имеющего право задавать вопросы, берущего диалогическую инициативу в свои руки, осуществляющего стратегию "наведения" на искомые ответы. Сам Сократ, конечно, не "мудрец", коль скоро мудрость - исключительная прерогатива божества, но греческий философ ясно ощущает свою причастность к мудрости, ибо в нем живет "даймонион", олицетворяющий все объективно-истинное, содержащееся во внутреннем мире человека и переживаемое Сократом в качестве высшей реальности и "божественного знамения". Гиперкритицизм Сократа по отношению к мнимости и неподлинности действительности тем разрушительней, чем сильнее его вера в эту свою причастность к позитивному началу мироздания - причастность, сопутствуемую почти пророческой вдохновенностью человека, у которого "стойкость и уверенность в себе" переходят в "какое-то радостное веселие и совершенно новую удовлетворенность" Монтень.

Вот почему, предаваясь деструктивной деятельности, приводя своими едва ли не "детскими" вопросами собеседников в состояние беспомощности и смятения, Сократ в действительности преследует сугубо конструктивную цель - пробудить в них тягу к истине-добродетели. Сократ не владеет истиной, она не открыта ему, но он убежден в ее существовании и потому сам открыт навстречу истине, веря в ее доступность "здесь и теперь": всякий человек подспудно, сам того не подозревая, обладает правильным знанием о вещах, и задача "майевтики" может заключаться лишь в том, чтобы - с помощью совместных усилий участников диалога - извлечь из них это знание. Энергия платоновского Сократа - это энергия божественной истины, в принципе доступной смертным, а это значит, что сократовская атония не абсолютна: превратным топосам неподлинного бытия противостоит тот единственный - подлинный и потому привилегированный - топос, с безопасной высоты которого иронический энтузиаст и счастливый избранник божества может критически вопрошать всю "низшую" топику наличной культуры. Ни такой энергии, ни такого энтузиазма, ни такого чувства избранничества у Барта, конечно, нет.

Нет их и у Монтеня, человека, который, хорошо зная о своей непричастности к какой бы то ни было сверхчеловеческой мудрости, полностью погрузился в "посюсторонний" мир и, в отличие от Сократа, чьим голосом вещал его "даймонион", был способен говорить лишь от собственного лица. В Монтене нет и следа сократовской "уверенности в себе" или радостной "удовлетворенности". Потрясенный существованием множества "мнений", агрессивно претендующих на истинность, но на поверку оказывающихся лишь эфемерными "кажимостями", скептический фидеист Монтень даже и не помышляет об их преодолении: согласно Монтеню, сама эта множественность должна быть попросту узаконена, ибо любые человеческие суждения, коль скоро они не являются боговдохновенными, не могут быть признаны ни истинными, ни ложными, но только более или менее правдоподобными "Истина, которая в ходу среди нас, это не то, что есть на самом деле, а то, в чем мы убеждаем других" , а потому Монтень не отбрасывает их полностью, но и не принимает до конца. На территории человеческой культуры, поделенной между множеством мнений-топосов, у Монтеня нет собственного, прочного места; он способен с легкостью занимать и с такой же легкостью оставлять любые места "Писания древних...

Монтень верит, конечно, в существование божественной истины, однако он убежден, что она дается человеку лишь в Откровении, тогда как для несовершенного "лишенного божественной милости" человеческого разума истина - лишь манящий и недоступный мираж. И тем не менее именно погоня за миражем превращается в стимул, побуждающий Монтеня вновь и вновь браться за перо, на каждой странице воспроизводить "непрерывную сумятицу и смену своих мыслей", постоянно корректирующих и оспаривающих друг друга, но не продвигающих автора ни на шаг вперед. Если Монтень и был в чем-то безоговорочно уверен, то только в одном - в том, что он не может и не хочет положить конец процессу ее писания, ибо "конец на том свете": "Кто же не видит, что я избрал для себя путь, двигаясь по которому безостановочно и неустанно, я буду идти и идти, пока на свете хватит чернил и бумаги". Энергия Монтеня - это энергия письма 58.

Если Сократ уповал на возможность возвыситься над топосами наличной культуры путем приобщения к божественному знанию, а Монтень с меланхолическим упорством пытался "охватить решительно все" получая в добычу один только "ветер" и "Ничто" , то сверхзадача Барта состоит в том, чтобы преодолеть принудительность топоса как такового, связанную с неизбежной и однозначной "частичностью" его смысла. Эта частичность - закономерный результат работы любого семантического механизма, цель которого - провести в смысловом континууме четкие границы, расчленить его на "верх" и "низ", "правое" и "левое", "хорошее" и "плохое" и т. Такое членение осуществляется с помощью парадигматических оппозиций - антиномий и антитез. Однако, будучи совершенно необходимым средством упорядочения мира, дробя его на твердые смыслы-топосы, антитеза тем самым наглухо закрывает доступ к его смысловой полноте.

Преодолеть эту стену значит совершить трансгрессию. Послушные антитезе внешнего и внутреннего, тепла и холода, жизни и смерти, старик и молодая женщина разделены прочнейшим из барьеров - барьером смысла. Вот почему все, что способно сблизить эти противоположные стороны, носит откровенно скандальный характер... Задача Барта не в том, чтобы разрушить антитезу это невозможно , а в том, чтобы превозмочь ее путем нейтрализации, как раз и добившись этим утопического состояния смысловой атопии.

Не упразднить смыслы, но "размягчить" их, вернуть в первозданную стихию "многозначности", "подвижности", "текучести", "трепетности" и тем самым ускользнуть от тиранической власти моносемии - вот чего добивается Барт. Напротив, она предполагает энергию, но энергию, прямо противоположную по своей направленности идеологической энергии, навязывающей человеку строго определенные смыслы в ущерб всем прочим, - энергию, призванную вернуть миру его смысловую целокупность. Так бартовское разграничение текста-чтения произведения и текста-письма собственно Текста обретает свое мировоззренческое значение; моносемическая власть текста-чтения с необходимостью должна быть компенсирована безвластной множественностью текста-письма, причем Барт не только вскрывает наличие такого текста позади или внутри классического произведения новеллы Бальзака , но в какой-то мере сам создает его на глазах у читателей. Антитеза универсальна, и Барт ни как личность, ни как писатель не ускользнул от ее могущества.

Он сам сознавал, что пишет более "классично", нежели того требует отстаиваемая им "теория Текста": "... Между тем классическое письмо есть не что иное, как письмо риторическое, преследующее цели убеждения, а значит и подчинения себе читателя: нетрудно заметить, что стилистике Барта отнюдь не чужд соблазн власти, орудием которой становятся отделанная фраза, отточенная максима или яркий афоризм. Вот почему первейшая забота Барта состоит в том, чтобы подорвать риторическое начало, коренящееся в недрах его собственного дискурса, для чего он и использует многочисленные способы дезорганизации письма - такие как парцелляция, фрагментация, отступление, оговорочные фразы, скобки, многоточия... Такая дезорганизация и вызывает к жизни Текст, позволяющий пусть на время приглушить агрессивное звучание того или иного изолированного смыслового топоса, чтобы расслышать за ним многозвучный "гул" всех возможных смыслов, слившихся в единый хор, где "ничей голос не возвышается, не становится ведущим и не выделяется особо", - гул, "раз и навсегда освобожденный от всех видов насилия" 60.

Энергия, которая движет Бартом, это и есть воплощенная энергия ненасилия когда "господство" и "подчинение", осуществляемые субъектом речи, вытесняются "любовью" к нему , энергия нераздельной смысловой полноты - "энергия неуловимого смысла". Избранные работы. Поэтика, М. Кое-кто ожидает от нас, интеллектуалов, чтобы мы по любому поводу восставали против Власти; однако не на этом поле мы ведем нашу подлинную битву: мы ведем ее против всех разновидностей власти...

Избранные работы, с. Reponses, р. Избранные произведения в двух томах, т. II, М.

Sous la direction de F. Сhatelet et G. Mairet, Verviers, Marabout, 1981; Гальцева Р. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц, М.

Основы семиологии, с. Трактаты, статьи, эссе, М. Lа гevо1ution du 1апgage роetique.

Наряду с материальными опорами это — еще одно важное и общее средство контекста. Понятие коннотации происходит из схоластической логики и имеет отношения к представлениям, которые К. Бюлер заимствовал у Аполлония и стоиков и положил в основу своего анализа; согласно этим пред35 Л. Кропотова ставлениям назывные слова содержат качественную определенность названного; в этом заключается смысл схоластического notare. Некоторые схоластики объясняли, что прилагательные, такие как albus — обозначают не только свойства, фиксируется факт белого цвета у прилагательного weiss, но являются также и носителями этого качества и одновременно соозначают и его обладателя; не конкретный предмет, а нечто, характеризуемое цветом. С прилагательным связано представление об одной вакантной позиции.

На современном языке это можно было бы сказать иначе: заполняется пустая форма. Пресуппозиция вакантного места необходима, так как всякий ключ должен принадлежать какой-либо из названных областей применения. Бюлер рассматривает положительный прогресс со времен Гомперца, который развил теорию языкознания из фонологии, и принцип абстрактной релевантности. Это удобный принцип не может раскрыть специфику различия знакового понятия. Придуманное соглашение между фонетикой и фонологией, которое больше относится к фонологии, может служить выходом из положения: предположим, два человека решили общаться при помощи сигналов флагов и договорились, что неважно, какого размера флаг или какой формы, главное, чтобы цвет означал те или иные сигналы. А именно, они решили, что три насыщенных цвета будут играть роль значений. Во-первых, ненасыщенные оттенки черно-белого получают значение А. Будет ли в конкретном случае использоваться именно черный, серый или белый цвет — неважно. А, во-вторых, флаги с более насыщенным цветом получают значение В.

Будет ли в каждом конкретном случае использоваться небесный, розово-красный или коричневый как табак цвет — не имеет различия, значением он не насыщен. В-третьих, флаги с самым насыщенным цветом получают значение С. Будет ли использоваться в каждом конкретном случае ярко красный, ярко голубой, ярко желтый или ярко зеленый цвет — не имеет значения и не имеет насыщенности. Разумеется, каждый участник такого соглашения должен все эти нюансы знать и быть в состоянии в каждом конкретном случае правильно применять тот или другой оттенок группы А, В или С. В таком случае участник без ошибок сможет принимать участие в игре сигналов — подавать сигналы и получать их [12. В структурной семантике понятие коннотации было подвергнуто значительному расширению и изменению. С учетом определения понятия слова по Ф. Ельмслев представил аргументы, что для описания семантического содержания слова к обозначаемым предметам расширение и признакам замысел обозначаемых предметов отно36 История развития лексической коннотации сятся также суждения и оценка, связанные в единую языковую общность [6. В 1950-х гг.

Найду к признанию за культурой роли формирования сопутствующего значения коннотации слова [13. В 1962 г. Павел впервые высказывает мысль об исследовании с помощью коннотаций семантической структуры метафоры цит. Начиная с этого времени в языкознании все более укрепляется взгляд на коннотацию как неотъемлемую часть языковой системы, которая не может быть ограничена только стилистическими рамками. Ссылаясь на мнение Л. Ельмслева, Р. Барт дал определение коннотации как стимулятору значения символического, оценочного или зависящего от чувства образа. Коннотации, несмотря на то, что они обусловлены культурой, располагаются строго по правилам, кроме того, не ограничиваясь отдельными знаками, тесно связаны в ряду между собой знаками, как в едином тексте [15. Именно Р.

Барт обратил внимание на универсальность коннотации как инструмента исторической антропологии: человеческое общество нуждается в фиксации вторичных смыслов, и в структуре языка заложена возможность удовлетворения этой потребности. Что же касается коннотативного означаемого, то оно обладает всеобъемлющим, глобальным, расплывчатым характером: это — фрагмент идеологии [16. Впервые социокультурный компонент в коннотацию ввел Л. Блумфилд, который выделил чисто семантические коннотации, относящиеся непосредственно к сфере сознания, и коннотации, имеющие эмоциональную базу. В коннотациях группы 1 Блумфилд видел определенный уровень речи, обусловленный социальными, региональными и культурными факторами. К этой же группе он относил коннотации, возникающие в заимствованных словах. Включение экстралингвистических факторов в понятие коннотации вызвало у некоторых лингвистов стремление отнести коннотацию не к области изучения лингвистики, а в сферу прагматики и семиотики [17. Буллон, в свою очередь, также рассматривает и использует коннотацию по отношению ко всем социокультурным ассоциациям, возникающим у носителей языка в связи с тем или иным словом, и о которых носи37 Л. Кропотова тель языка может и не знать, так как эти ассоциации соотносятся с культурой и не могут быть переданы посредством традиционной словарной дефиниции или однословным лексическим эквивалентом при переводе.

В качестве одного из примеров С. Это дорогое вино является в Великобритании социальным маркером принадлежности к высшим слоям общества, а также ассоциируется со свадьбами, крестинами и другими особыми случаями в русском более обиходное отношение к шампанскому [18. Как и большинство лингвистов, А. Ефимов связывает понятие коннотации с эмоционально-окрашенными словами, отличающимися ярко выраженной экспрессивностью выразительностью , которые любой общенародный язык предоставляет в распоряжение писателю. Эти речевые средства выделяются в составе лексики благодаря тому, что в них номинативные значения осложнены оценочно-характеристическими смысловыми оттенками [19. Вслед за этим и В. Шаховский также считает, что коннотация — это аспект лексического значения единицы, с помощью которой кодировано выражается эмоциональное состояние говорящего и обусловленное им отношение к адресату, объекту и предмету речи, ситуации, в которой осуществляется данное речевое общение [20. Чисто лингвистическое или, точнее, лексикографическое понятие коннотации включает в себя как оценочный компонент, так и социокультурный. В современной лингвистике большинство исследователей связывает коннотацию прежде всего с экспрессивным компонентом значения.

Данная традиция укрепилась благодаря развитию психолингвистики и усилению интереса к экспериментальным исследованиям в конце XIX в. По мнению К. Долинина, первичное денотативное значение слова не может во всех случаях объяснить его современное стилистическое значение и, скажем сразу, даже объясняя, как правило, не определяет его, то есть не мотивирует в сознании современных носителей языка. А под узуальным стилистическим значением, то есть стилистическим значением, порожденным узуальным употреблением данного выражения, понимается такое значение, которое так же условно и немотивированно, как и его денотативное значение [21. Шмелев вслед за К. Долининым рассматривает коннотацию со стилистической точки зрения. Рассматривает стержень слова — не какое-то отдельное значение слова, а те семантические элементы, которые оказываются общими для всех значений слова. Шмелев считает, что отбор, как и сочетание слов, всегда определяется не только задачами непосредственной передачи информации, но и в какой-то мере теми условиями, той ситуацией, в которых делается сообщение, так же как и назначением данного сообщения [22. С развитием психолингвистики усилился интерес к экспериментальным исследованиям в конце XIX в.

В связи с этим, в Словаре лингвистических терминов под руководством О. Ахмановой [23. Под понятием коннотации О. Ахманова понимает качество выразительности и рассматривает более подробно прагматическое содержание и понятийное ядро в значении слова. Стернин считает, что коннотация — часть системного значения знака, это отражение в значении условий акта общения, отношения говорящего к предмету речи или участникам акта речи, и рассматривает коннотативно-семантический компонент, выражающий отношение говорящего к предмету в форме эмоции и оценки. Исследователь классифицирует коннотацию по трем группам. В основе его классификации лежит степень отдаленности коннотации зависимости ее от денотативной семы. Коннотативная сема первой степени мотивируется денотативной семой, сохраняя с ней логическую связь белые ночи — ночи на севере , то есть коннотативная сема логически связана с денотативной семой. Коннотативная сема второй степени логическую связь с денотацией утратила, поэтому является немотивированной довести до белого каления — вывести из себя.

Коннотативная сема третьей степени содержится в значении слов, окончательно утративших денотативную соотнесенность сга, баклуши [24.

Использование стилистически окрашенной лексики

Одно из таких явлений — это относительное единообразие в интерпретации носителями языка так называемых псевдотавтологических конструкций, имеющих форму Х есть Х, например Немец есть немец. С логической точки зрения, такие высказывания тавтологичны истинны в силу своей формы , а значит должны были бы избегаться в речи как неинформативные: их предикат не несет в себе ничего нового по сравнению с тем, что уже выражено с помощью субъекта. Однако этого не происходит — они воспринимаются как вполне нормальные высказывания, которые информативны именно благодаря тому, что в них объекту Х в неявной форме, имплицитно приписывается свойство, устойчиво ассоциируемое в сознании говорящих с объектами данного типа. К речевым проявлениям коннотаций слова относится также ограничение на сочетаемость этого слова со словами, выражающими его коннотации, в рамках специфических конструкций, которые можно в этой связи считать диагностическими. Поскольку коннотация слова Х — это тот признак, который устойчиво ассоциируется с обозначаемым этим словом объектом Х, следует ожидать, что, подставив в данную конструкцию вместо Y имя коннотативного признака объекта Х, мы получим странное, аномальное высказывание — достаточно сравнить, например, странность высказываний? Коннотации слов специфичны для каждого языка. И таких примеров великое множество.

Так, например, слово кляча несет эмоционально-оценочную прагматическую информацию об отношении говорящего как личности к обозначаемому этим словом объекту, и употребляя это слово применительно к некоторой лошади, мы неизбежно выражаем свое собственное неодобрительное отношение к ней. В противоположность этому говорящий, используя лексему, имеющую определенную коннотацию, не выражает этим своей личной точки зрения на обозначаемый объект; например, употребляя слово лиса для обозначения животного, мы не выражаем тем самым своего мнения о хитрости лисы. Тем не менее связь между лисой и хитростью присутствует в сознании говорящего — в той его области, которую в социальной психологии называют коллективным бессознательным. Коннотации слов обнаруживают себя в целом ряде явлений, принадлежащих языку или речи. К языковым проявлениям коннотаций, то есть таким, которые зафиксированы в системе языка, относятся переносные значения ср. К числу объективных проявлений коннотаций слова следует отнести и явления речи, которые обычно не фиксируются в словарях и грамматиках, но с достаточной регулярностью воспроизводятся в процессе порождения и интерпретации высказывания с данным словом. Одно из таких явлений — это относительное единообразие в интерпретации носителями языка так называемых псевдотавтологических конструкций, имеющих форму Х есть Х, например Немец есть немец.

Апресян: «Коннотация — это узаконенная в данном языке оценка объекта действительности, именем которой является данное слово». Значение слова предметное значение Прагматический коннотативностилистический аспект «Слово — Предмет» «Слово — Человек» Денотативный аспект Сигнификативный аспект абстрактное значение «Слово — Понятие» Пример: das Gesicht - лицо нейтрал. Молодежная коннотация — das fetzt! В специальную лексику входят термины и профессионализмы. Степанова, И.

Например: author:иванов Можно искать по нескольким полям одновременно: author:иванов title:исследование По умолчанию используется оператор AND. Оператор AND означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе: исследование разработка оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе: исследование OR разработка оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент: исследование NOT разработка author:иванов NOT title:разработка Тип поиска При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы. По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии. В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.

1.7. Стилистическая окраска слов

Согласно О.С. Ахмановой стилистически окрашенная лексика – это лексические единицы (однозначные слова или отдельные значения многозначных слов), характеризующиеся способностью вызывать особое стилистическое впечатление вне контекста. коннотативно окрашенная лексика, т.е. такие слова, которые обладают дополнительными (коннотативными). Лингвострановедение, безэквивалентная лексика, коннотативная лексика. Стилистические пласты лексики. Стилистически нейтральная лексика — это лексика, которая не имеет. Определение стилистически окрашенной лексики. Стилистически окрашенная лексика – это особый вид слов и выражений, которые используются в языке для создания определенного эмоционального или стилистического эффекта.

Коннотативно окрашенная лексика это кто придумал